Фотографии жены Михаил Иванович любил рассматривать больше всего. Он их многократно пытался улучшить – увеличивал, уменьшал, менял резкость. Помимо фотографий жены, у него были еще неинтересные портреты передовиков советского производства разных лет и множество фотографий красивейших уголков Ленинграда. Город наш Михаил Иванович любил чуть меньше покойной жены, но больше всего остального. Мы играли в такую игру: сосед показывал мне фотографию какого-нибудь уголка города, а я пыталась отгадать, где она отснята. Город я практически не знала, поэтому Михаил Иванович значительно расширил мой кругозор.
К тому времени для того, чтобы не оставлять меня одну ночью, бабка Нина перевелась из ревизоров в ревизоры-инструкторы и работала теперь каждый день с восьми утра до пяти вечера. Готовить бабка Нина не любила и не умела, поэтому столоваться я ходила к маме. Спали мы вдвоем на старом диване-книжке, но зато у нас в комнате был собственный телефон. В прежней квартире был один телефонный аппарат на всех жильцов.
Чего у нас с бабкой Ниной не было поначалу, так это проигрывателя. Я просила у мамы разрешения перетащить проигрыватель на Боровую (когда ей там пластинки крутить?), но она ни в какую не соглашалась. Я так расстроилась, что бабка Нина купила проигрыватель раньше необходимой нам мебели. Но приобрела она эту вещь на свою собственную голову, потому что я тут же купила виниловый альбом группы «Алиса» «БлокАда» и начала бесконечно крутить песню «Красное на черном» со всеми уже вышеописанными кренделями, что неизменно вызывало у бабки Нины головные боли и повышенное давление.
В целом, у бабки Нины я прижилась довольно быстро, но все равно тосковала по прежним временам, когда мы с мамой жили вдвоем.
Дети и шоколадная фабрика
В средней школе у нас ввели еще один новый предмет – общественно-полезный труд. В Советском Союзе было принято с раннего возраста приучать детей к волонтерству; впоследствии использование детского труда на любых видах работ, в том числе общественных, законодательно запретили.