Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Вскоре после погребения братьев Су погибла и вызывавшая несравнимое почитание у литераторов последующих эпох империя. Вслед за уничтожением династии Северная Сун Великая китайская равнина попала в руки некитайских воинственных империй Цзинь и Юань, но могила братьев Су не была уничтожена. Кто бы ни захватывал Великую равнину, каким бы воинственным ни был народ-оккупант, он неизменно глубоко уважал могильный курган двух литераторов эпохи Сун. Удивительно, но в напряженный период военного времени территория кладбища постоянно расширялась. Придворные чиновники былых лет испросили разрешение построить храм Гуанцинсы, на что и получили милостивое разрешение двора. Храм этот, хоть и мал, имеет широкую известность, он неразрывно связан с именем Су Дунпо лишь потому, что тот, в свою очередь, всю свою жизнь был незыблемо связан с буддизмом. И в особенности в последние годы жизни, когда удары судьбы настигали его один за другим, Су Дунпо с исключительным рвением жаждал найти освобождение в буддизме. Пребывая в ссылке без средств к существованию, на грани отчаяния он выбрал для себя два буддийских имени: Синцзяосэн (странствующий монах) и Кусинсэн (монах-аскет). Можно даже сказать, что храм Гуанцинсы был построен именно ради него. Считается также, что название храма было пожаловано сунским императором Гаоцзуном[103]. Исключителен и тот факт, что в то смутное время, когда Гаоцзун поспешно переносил столицу на юг, он все же не мог выбросить из головы покойного литератора. На кладбище этом не только есть храм, за ним круглый год ухаживают буддийские монахи, которые каждую весну и осень в дни поминовения усопших[104], а также в дни поминовения братьев Су

[105], совершают заупокойное чтение сутр во имя душ почивших вечным сном братьев. Во времена династии Юань, по мере того как укреплялась политическая власть монгольских монархов, значительно расширялась территория кладбища. Сооружение стены, посадка деревьев, воздвижение статуй на дороге к могилам и установка кенотафа Су Сюню происходили именно в эту эпоху. Именно благодаря тому, что могила трех Су тщательно оберегалась на протяжении многих сотен лет, она сохранилась до наших дней, территория ее постепенно расширилась и в итоге превратилась в созданный руками людей пейзажный парк, раскинувшийся на просторах Великой равнины. И все это не столько забота о конкретном кладбище, сколько многовековая охрана культурного наследия, не расширение территории захоронения, а другой способ написания истории литературы.

Могила — это не только символ смерти, но и древний указатель временных и пространственных координат. Не каждая могила сохраняется. В своем длительном неспешном течении время совершает выбор, оставляя лишь самые выдающиеся из них, и необычным способом рассказывает о ценности той или иной жизни. К тому же каждое родовое кладбище обладает своей собственной судьбой так же, как и хозяева этих трех могил, каждого из которых постиг свой удел. За столь долгие годы существования неизбежны были и периоды запустения; тогда заброшенное кладбище превращалось в детскую площадку для игры в жмурки, и никто не смог бы найти пробравшегося в могильный склеп озорника, если только он сам не выбирался наружу. Некогда почтили эти скромные и простые гробницы своим приходом и расхитители могил, оставив до сих пор виднеющуюся дыру в могиле Су Ши. Они не знали, сколь беден, но одновременно богат был похороненный здесь человек. Богат же он был, прежде всего, не знающими числа невзгодами и страданиями, а также литературным талантом и радостью, которую вызывала у него смерть. Это никто не способен украсть.

И вот, тысячу лет спустя, я долго стою здесь. Большинством приехавших сюда людей, так же как и мной, овладевает оцепенение. Они застывают в необъяснимой неподвижности, а затем, раздосадованные, уходят. Когда я уходил, неожиданно поднялся ветер, но замершая здесь безмятежность осталась непоколебима. Я внезапно обернулся. Они по-прежнему тихо покоились здесь, и, кажется, целый мир успокоился ради них.

Хуан Гоцинь. Два эссе о Чаочжоу

Проникаясь детством

«Область Чаочжоу, к югу от нее море»[106].

В детстве, читая такие стихи, я проникся Чаочжоу.

Чаочжоу стал моим наваждением, моей привязанностью к родным местам.

Тонкий и тихий говор, утонченные арии, постные яства, древние усадьбы, а еще учтивые местные нравы и обычай передавать книги из поколения в поколение — все это сложилось в уникальную культуру.

Я был взращен этой культурой. Тут мне вспоминается матушка, вспоминается молоко, которым она вскормила своих детей.

Река Ханьцзян — это мать-река Чаочжоу. Я часто с удовольствием отправлялся прогуляться на ее спокойные и уютные берега, поразмыслить о судьбе Чаочжоу, обдумать, почему эта земля породила такую культуру, а еще отыскать ответ на вопрос, почему в человечестве появилась такая общность, как «чаочжоусцы».