Над меандровой рекой

– К ней сейчас парнишка придёт заниматься по химии – Кольки Напалкова сынок. Он в медицинский будет поступать. Ума – выше крыши, не то что у нас с тобой, Кастрюля.

– У нас с тобой, Санёк, весь ум в руках, у напалкова хмырёнка в голове, а у нас на кончиках пальцев. Вот ты что умеешь руками делать?

– Швейную машинку с закрытыми глазами разберу и соберу; часы отремонтирую – любые часы, без вопросов; сепараторы, пылесосы – это вообще для меня мелочь; запаять, залудить что – тоже без проблем. Да много чего, всего не перечислишь.

– Ну а я всю жизнь двигатели делал, карбюраторы, реле, колодки клепал. Я слесарь пятого разряда. Да я, на фиг, и кузнец – что хочешь откую!

– А я тракторист, – сказал Петька Фастиков, – а больше и говорить не надо – тракторист всё умеет.

– Ну вот! И чего они перед нами выкабениваются. Высшее образование у них! У Сергея Петровича тоже высшее образование, а двигатель застучал на старой ещё машине – на «Жигулях» – никто ему не сделал, а я сделал, – похвастался Мишка.

– Ну давайте! За нас, за сельских тружеников! – сказал Санька. – Будем радёхоньки!

И выпили, негодяи, на нашем крылечке. А запах до меня долетел отвратительный! То ли денатурат? Какую дрянь продают алкашам эти самогонщики?! Совсем совесть потеряли!

– Вот ещё артисты и поэты всякие! – продолжал разглагольствовать Санька, вытерев рукавом выжатые самогоном слёзы. – Чем Есенин лучше меня? Я пьяница, так и он был пьяницей, даже похлеще. Говорят, дрался. Бабу свою, американку, лупил, как сидорову козу. А разница между нами только в том, что у него талант слова расставлять со всякой там причудливостью, а мой талант железки друг к дружке прилаживать. И я так их друг с дружкой соединю, что мёртвое железо оживает, крутится-вертится и делает полезную работу. У меня в мастерской работы всегда было выше крыши! А школу отделывать – прибежали ко мне: «Александр Фёдорович! Вы мастер, сделайте нам чеканку по меди – панно с кораблями, ветром и романтикой!». То всё был Санька, Санька-алкаш, и вдруг стал Александром Фёдоровичем. Пошёл, сделал. Любо дорого смотреть – художественное произведение! Даже ветер с романтикой получились!

– Правда, Санька, правда, – сказал Суриванов, – что Сергей Петрович умеет? Ничего!

– Нет, Кастрюля, я в этом вопросе с тобой не согласен. Врач он был хороший. Но!… Но!… Как стал предпринимателем… Деньги его испортили. Деньги всех портят!

– Хорошо, пёс с тобой, согласен: лечить Серёга умеет, но больше ничего. А Блинов даже антенну сам не смог поставить, меня позвал! Брыкалову я проводку сделал. А он, между прочим, глава администрации! Это как называется?

– Это, Кастрюля, называется: «Как мужик двух генералов прокормил». Вот начнётся наводнение, они без нас даже из дома не выберутся, – сказал Санька.

– А что, начнётся? – спросил Фастиков.

– Что начнётся?

– Ну наводнение.

– Да поднимается лёд. Сегодня, пожалуй, тронется. Впрочем, всё зависит от алтайских Солоновок, как по ним вода пойдёт.

– Ну всё, допиваем и расходимся, – сказал Мишка.

Едва они успели допить свою гадкую самогонку, как загудели машины за оградой, захлопали дверцы. Алкаши встали и вытянулись на своих задних лапах, как степные суслики.

– Эмчеэс приехал! – сказал Санька и пошёл к калитке. – Здорово, мужики! Что скажете?

– Да ни хрена хорошего, – ответил высокий широкоплечий мужик, сняв кепку и вытерев рукавом форменной куртки лысину, – городскую трассу за Райцентром затопило километра на три. Вода прёт как бешенная. Полутораметровые водопропуски не справляются. В общем, наводнение будет большое. Готовьтесь!

– А вы на что? Не поможете?

– А чем мы вам поможем? Сейчас у моста повзрываем, а будут заторы, так будем бомбить. А вы тоже не зевайте. Лодки готовьте! Есть лодки?

– У меня есть. Подшаманить маленько надо, – сказал Санька.

– Лучше заранее уходите. Вода в ограде – значит выключайте электроприборы, отключайте свет, запирайте дома и уходите.

– Не получится. Бабы до последнего будут сидеть, за барахло своё цепляться, пока их волной за дверь не вынесет.

– Мужики! Вы главное не пейте. В нашем спасательном деле главное трезвость.

– Да мы ничего, – соврал Санька, держась за забор, – только капелиночку приняли, для бодрости. Ведь, как говориться, бодрый дурак лучше квёлого умника.

– Ну что там? – закричал эмчеэсовский начальник копошащимся под берегом подчинённым.

– Лёд сильно понялся, потрескался!

Моё собачье сердце сжалось. Представляю, если вода опять зайдёт в дом. Это незнающие могут думать, что, когда вода плещется по полу, это нестрашно. А это очень страшно.

Эмчеэс уехало, а я остался маяться, прислушиваясь, как на реке что-то лопается и щёлкает. Дурак Василий улёгся на оставленный алкашами обрывок газеты и заснул. Вскоре за селом у моста раздалось несколько взрывов.

А Санька Кочин, тоже мне, не хуже он Есенина! Ничем от него не отличается! Есенин собак жалел, а ты меня убивать приходил!11 Интересно, почему чурбан Санька не понимает, что разница сия велика есть?