Они молча исполнили ея просьбу, а маленькая фигурка снова принялась за свою работу: кисточкой изъ верблюжьяго волоса она подклеивала кусочки картона и тонкія пластинки дерева, нарзанныя разнообразными фигурами. Ножницы и ножичекъ, лежавшіе подл, на скамь, свидтельствовали о томъ, что она нарзала ихъ сама. А разбросанные на той же скамь яркіе лоскутки бархата, шелка и лентъ говорили, что когда что-то такое будетъ набито (ибо тутъ былъ и матеріалъ для набивки), она принарядить это что-то. Ловкость и быстрота ея пальцевъ просто поражали, а когда она старательно складывала краешки картона, слегка прикусывая ихъ зубами, то устремляла на гостей такой пронзительный взглядъ срыхъ глазъ, что передъ нимъ стушевывалось прочее, что было въ ней рзкаго.
— Бьюсь объ закладъ, что вамъ не угадать моего ремесла, — сказала она, бросивъ на гостей нсколько такихъ взглядовъ.
— Вы длаете швейныя подушечки, — сказалъ Чарли.
— А еще что?
— Перочистки, — сказалъ Брадлей Гедстонъ.
— Ха, ха, ха! Ну, а еще-то что?.. Вотъ вы учитель, а не можете отгадать.
— Вы что-то длаете изъ соломы, — прибавилъ онъ, указывая на стоявшую передъ нею скамейку, — только я не знаю — что.
— Вотъ такъ-такъ! — засмялась маленькая хозяйка. — Швейныя подушечки и перочистки я длаю только, чтобъ извести остатки, а солома — это для настоящаго моего ремесла… Ну, отгадайте, попробуйте! Что же я длаю изъ соломы?
— Плетенки подъ скатерть.
— Плетенки подъ скатерть?!. А еще учитель! Постойте: я дамъ вамъ ключъ къ разгадк,- вотъ какъ въ фанты играютъ. Я люблю ее за то, что она красавица. Я смюсь надъ ней потому, что она глупа. Я ненавижу ее за то, что она неблагодарна: я нарядила ее, подарила ей парадную шляпу, а она и не думаетъ обо мн… Ну, что же такое я длаю изъ соломы?
— Шляпы для дамъ?
— Хороши дамы! — воскликнула двочка, хохоча и кивая головой. — Не для дамъ, а для куколъ. Я кукольная швея.
— Что жъ, выгодное это ремесло?
Двочка пожала плечами и покачала головой.
— Нтъ. Плохо мои дамы платятъ. А какъ торопятъ — просто дохнуть не даютъ! На той недл одна выходила замужъ, такъ мн пришлось проработать всю ночь. А человку, у котораго спина болитъ и ноги не дйствуютъ, это вредно.
Они глядли на маленькое существо съ возроставшимъ удивленіемъ. Потомъ учитель сказалъ:
— Очень жаль, что ваши прекрасныя дамы такъ дурно съ вами поступаютъ.
— Такая ужъ у нихъ повадка — ничего не подлаешь! И платья-то он не берегутъ, и никакая мода у нихъ больше мсяца не продержится. Я вотъ работаю теперь на одну куклу и ея трехъ дочерей. И я уврена, что она въ конецъ раззоритъ своего мужа.
Тутъ двочка плутовски засмялась и опять бросила на нихъ острый взглядъ своихъ срыхъ глазъ. У нея былъ необыкновенно выразительный подбородокъ: точно у маленькой феи. Всякій разъ, какъ она поднимала глаза и взглядывала на гостей, подбородокъ ея тоже поднимался, какъ будто глаза и подбородокъ приводились въ движеніе одной проволокой.
— Вы всегда такъ заняты, какъ теперь?
— Обыкновенно больше. Теперь у меня застой. Третьяго дня я кончила большой заказъ траура. У куклы, на которую я работаю, умерла канарейка.
Она опять тихонько засмялась и покачала головой, какъ будто говоря про себя: «О, суетный свтъ!»
— Неужели вы цлый день сидите одна? — спросилъ мистеръ Гедстонъ. — Неужели никто изъ вашихъ сосдей — дтей…
— Ахъ, нтъ, не говорите мн про дтей! — вскрикнула двочка какъ-то пронзительно, какъ будто это слово укололо ее. — Я терпть не могу дтей. Я знаю вс ихъ штуки и повадки.
И она сердито погрозила правымъ кулачкомъ у самыхъ своихъ глазъ.
Едва ли требовался педагогическій опытъ, чтобы замтить, что бдную маленькую швею раздражала разница между нею самой и другими дтьми. Учитель и ученикъ оба поняли это.
— Только и знаютъ, что бгать да кричать, да драться. Прыгъ-прыгъ по улиц, всю исчертятъ палками, — имъ только бы играть. О, знаю я вс ихъ штуки и повадки! — Она опять погрозила кулачкомъ. — Да еще мало того: они кричатъ теб въ замочную щелку, передразниваютъ твою спину и ноги… Знаю я ихъ! Я вамъ скажу, что бы я съ ними сдлала. Тутъ вотъ на площади, подъ церковью, есть двери, — темныя двери: он ведутъ въ подземелье. Такъ вотъ я отпёрла бы эти самыя двери, напихала бы ихъ туда цлую кучу, а потомъ дверь заперла бы на ключъ и вдунула бы имъ перцу въ замочную щёлку.
— Зачмъ же перцу? — спросилъ Чарли Гекзамъ.
— Пусть ихъ чихаютъ. Пусть чихаютъ такъ, чтобъ слезы потекли изъ глазъ. А когда у нихъ сдлается воспаленіе, то-то я буду потшаться надъ ними! Буду хохотать въ замочную щелку точно такъ же, какъ они хохочутъ въ замочную щелку надъ кое-кмъ.
Необыкновенно энергичная жестикуляція маленькаго кулачка, казалось, облегчила душу хозяйки, ибо она прибавила, принявъ степенный видъ:
— Нтъ, нтъ, нтъ! Не надо мн дтей. Давайте мн взрослыхъ.
Трудно было угадать возрастъ этого страннаго существа, такъ какъ жалкая фигурка не давала къ этому ключа, а лицо было въ одно и то же время и молодо, и старо. Двнадцать лтъ, самое большое тринадцать — это было, пожалуй, врне всего.