Мужская фигура остановилась на мостовой у наружной двери.
— Мистеръ Юджинъ Рейборнъ, вы это? — спросила миссъ Ренъ.
— Звали такъ, — былъ отвтъ.
— Коли добрый человкъ, такъ войдите.
— Хоть и не добрый, а войду, — сказалъ Юджинъ.
Онъ подалъ руку Дженни Ренъ и Лиззи и сталъ возл Лиззи, прислонившись къ двери. Онъ сказалъ, что, гуляя отъ нечего длать съ сигарой въ зубахъ, — она докурилась, къ слову сказать, и погасла, — онъ забрелъ на возвратномъ пути въ эту сторону и заглянулъ къ нимъ мимоходомъ. Не видалась ли она съ братомъ въ этотъ вечеръ?
— Да, — отвчала Лиззи, немного смутившись.
— Милостивая снисходительность со стороны нашего братца! Мистеръ Юджинъ Рейборнъ полагаетъ, что встртилъ юнаго джентльмена на мосту. Кто такой шелъ съ нимъ вмст?
— Школьный учитель.
— Должно быть, такъ. Похоже на то.
Лиззи сидла такъ спокойно, что трудно было сказать, въ чемъ выражалось ея смущеніе, и однако смущеніе было замтно. Юджинъ былъ развязенъ, какъ всегда; но, можетъ быть, въ т минуты, когда она сидла съ опущенными глазами, можно было подмтить, что вниманіе его, хоть и на короткое время, сосредоточивалось на ней боле, чмъ на другихъ предметахъ.
— Я не имю сообщить вамъ ничего новаго, Лиззи, — сказалъ Юджинъ, помолчавъ. — Но такъ какъ я вамъ общалъ, что другъ мой Ляйтвудъ не будетъ спускать глазъ съ мистера Райдергуда, то я нахожу нужнымъ отъ времени до времени повторять, что помню свое общаніе и не даю моему пріятелю остывать.
— Я не сомнвалась въ этомъ, сэръ.
— Вообще говоря, я признаю себя такимъ человкомъ, въ которомъ все-таки слдуетъ сомнваться, — холодно отвтилъ Юджинъ.
— Почему же? — спросила бойкая миссъ Ренъ.
— По той причин, мой дружокъ, что я дрянной лнивый песъ, — спокойно отвтилъ повса.
— Зачмъ же вы не преобразитесь въ добраго пса? — спросила миссъ Ренъ,
— По той причин, дружокъ, что не для кого, — отвтилъ Юджинъ тмъ же тономъ. — Обдумали ли вы мое предложеніе, Лиззи?
Онъ сказалъ это, понизивъ голосъ, скоре, чтобы подчеркнуть важность вопроса, а не затмъ, чтобы секретничать отъ хозяйки.
— Я думаю о немъ, мистеръ Рейборнъ, но все еще не ршаюсь согласиться.
— Ложная гордость!
— Не думаю, мистеръ Рейнборнъ.
— Ложная гордость, — повторилъ онъ настойчиво. — Что же другое, какъ не гордость? Услуга ничего не стоитъ сама по себ. Она ничего не составляетъ для меня. Что это можетъ стоить мн? Я желаю быть кому-нибудь полезенъ, сдлать доброе дло хоть разъ въ жизни: я хочу платить какой-нибудь опытной въ своемъ дл особ вашего пола и возраста такое-то количество (или, лучше сказать, такую-то малость) презрнныхъ шиллинговъ въ мсяцъ, чтобъ она приходила сюда по такимъ-то вечерамъ въ недлю и давала бы вамъ уроки, въ которыхъ вы не нуждались бы теперь, если бы не были самоотверженною дочерью и сестрою. Вы знаете, какъ хорошо имть образованіе, иначе вы никогда не посвятили бы вашей жизни на то, чтобы доставить его вашему брату. Отчего же не получить его вамъ самой, въ особенности, если другъ нашъ, миссъ Ренъ, также будетъ пользоваться уроками? Если бъ я предлагалъ себя въ учителя или хотлъ бы присутствовать на урокахъ, что было бы, конечно, неловко, — тогда другой вопросъ. Но это такого рода дло, что я могу быть на другой половин земного шара или даже вовсе не быть на земномъ шар, и оно отъ этого не пострадаетъ… Ложная гордость, Лиззи, потому что истинная гордость не стала бы стыдиться неблагодарнаго брата. Истинная гордость не принимала бы здсь педагоговъ, точно докторовъ, для консультаціи въ опасномъ случа, гордость принялась бы за дло и сдлала бы его. Вы это сами очень хорошо знаете, потому что ваша истинная гордость завтра же сдлала бы это, если бъ у васъ были средства, которыхъ ваша ложная гордость не позволяетъ мн доставить вамъ. Хорошо же. Я ничего боле не скажу; скажу только то, что ваша ложная гордость вредитъ и вамъ самой, и памяти вашего покойнаго отца.
— Чмъ же вредитъ, мистеръ Рейборнъ? — спросила она съ тревогой въ лиц.
— Чмъ? Можно ли спрашивать? Тмъ, что упрачиваетъ послдствія его невжественнаго и слпого упорства, не желаетъ исправить зло, которое онъ вамъ причинилъ, длаетъ такъ, чтобы лишеніе, на которое онъ осудилъ васъ, навсегда осталось на его душ.
Повидимому, онъ задлъ чувствительную струну въ сердц молодой двушки, только за часъ передъ тмъ говорившей объ этомъ съ братомъ. Его слова звучали тмъ сильне, что въ немъ самомъ въ эту минуту произошла перемна: въ немъ мелькнуло нчто похожее на искреннее убжденіе, на живое чувство, оскорбленное подозрніемъ, на великодушное и безкорыстное участіе. Она почувствовала, что все то новое, что она теперь замчала въ немъ, обыкновенно столь легкомысленномъ и безпечномъ, было въ тсномъ соотношеніи съ противорчивыми чувствами, которыя боролись въ ея сердц. Какъ она не похожа на него, насколько она ниже его, — она, отвергнувшая это безкорыстное участіе по суетному подозрнію, что онъ заискиваетъ въ ней, что онъ увлекается только ея красотой…