Наш общий друг. Часть 1

— Да нтъ же, нтъ! — воскликнулъ Юджинъ, возмутившійся, надо отдать ему справедливость, при одной мысли о возможности шутить надъ ея несчастьемъ. — Хуже для вашего ремесла, для ремесла вашего хуже. Если бы мы вс садились за работу, какъ только могли бы дйствовать руками, тогда прощай кукольныя швеи.

— Пожалуй, что и такъ, — согласилась миссъ Ренъ. — Я вижу, что и у васъ, дтей, мелькаетъ иногда въ голов кое-что похожее на мысль. — Потомъ она вдругъ перемнила тонъ. — Кстати о мысляхъ, Лиззи (он сидли рядомъ, какъ прежде): я удивляюсь, отчего это, когда я тутъ работаю, работаю совершенно одна, въ лтнее время, я слышу запахъ цвтовъ?

— Да просто, я думаю, — проговорилъ вяло Юджинъ (ему уже надола хозяйка дома), — вы слышите запахъ цвтовъ, потому что слышите.

— Нтъ, — сказала маленькая швея, облокотившись одной рукой на ручку кресла, а подбородокъ положивъ на эту руку, и безцльно глядя впередъ, — тутъ нтъ по сосдству цвтовъ. Все что угодно, только не цвты. И однакожъ, сидя за работой, я слышу цлыя поля цвтовъ. Я слышу запахъ розъ, такъ что, кажется, вижу на полу цлыя груды розовыхъ лепестковъ.

— Пріятно, должно быть, имть такія грезы, Дженни, — сказала ея пріятельница, взглянувъ на Юджина, какъ будто спрашивала его, не даны ли эти грезы бдной малютк въ вознагражденіе за ея несчастье.

— Да, очень пріятно… А птички, которыхъ я постоянно слышу! О! — воскликнула Дженни, протягивая руку и поднявъ глаза къ небу, — слышишь, слышишь, какъ он поютъ?

Мгновенно въ ея лиц и движеніяхъ появилось нчто истинно-прекрасное, нчто вдохновенное; но вслдъ затмъ подбородокъ ея задумчиво опустился на руку.

— Мои птицы поютъ лучше всхъ птицъ, и цвты мои пахнутъ лучше другихъ цвтовъ. Когда я была еще ребенкомъ (это было сказано такимъ тономъ, какъ будто съ того времени прошли цлыя столтія), т дти, которыхъ я видала иногда по утрамъ, очень отличались отъ всхъ другихъ дтей. Они не были похожи на меня. Они не зябли, не плакали отъ отчаянія; они не ходили оборванными, не были вчно избиты; они никогда не страдали. Они не были похожи и на сосдскихъ дтей. Они никогда не пугали меня пронзительнымъ крикомъ, никогда не насмхались надо мной. И сколько ихъ было! Вс въ бломъ, съ чмъ-то свтящимся по краямъ одежды и на голов, чего я никогда не могла поддлать въ моей работ, хотя ужъ, кажется, хорошо знаю. Они спускались ко мн длинными свтлыми рядами и спрашивали вс заразъ: «Кто это мучается? Кто страдаетъ?» А когда я говорила — кто, они отвчали: «Пойдемъ, поиграемъ». Я говорила имъ: «Я никогда не играю. Я не могу играть». И они вились вокругъ меня, подхватывали меня на руки, и мн становилось легко. Ахъ, какъ мн было хорошо и покойно у нихъ на рукахъ!.. А потомъ они опускали меня на землю, и опять говорили вс заразъ: «Потерпи, мы скоро придемъ!» И когда бы они ни вздумали придти, я сейчасъ же узнавала, что они близко, еще не видя ихъ длинныхъ лучистыхъ рядовъ; я издали уже слышала, какъ они спрашивали въ одинъ голосъ: «Кто тутъ мучается? Кто страдаетъ?» Я, бывало, вскрикну: «Ахъ, милые, милые! Это я, несчастная! Пожалйте меня. Возьмите меня, облегчите мои муки!»

Постепенно увлекаясь воспоминаніями, она опять подняла руку; ея глаза заблистали восторгомъ, и она снова стала прекрасной.

Остановившись на мгновеніе, помолчавъ и прислушавшись къ чему-то невидимому съ улыбкой на лиц, она оглядлась вокругъ и пришла въ себя.

— Какою жалкою дурочкой вы меня считаете, — не правда ли, мистеръ Рейборнъ? Недаромъ я вамъ такъ надола, — ужъ я это вижу. Но сегодня суббота, и я не задерживаю васъ больше.

— Другими словами, — перебилъ се Южинъ, вполн готовый воспользоваться намекомъ, — вы хотите, чтобъ я ушелъ, миссъ Ренъ?

— Ну да, вдь сегодня суббота, — отвчала она. — Дитя мое придетъ домой рано. А мое дитя безпокойное, злое дитя. Мн не хотлось бы, чтобы вы видли моего ребенка.

— Куклу? — спросилъ Юджинъ, не понимая и ожидая объясненія.

Но какъ только Лиззи незамтно, почти однми губами, шепнула ему два слова: «Отецъ ея», — онъ уже не медлилъ и тотчасъ же распрощался. На углу улицы онъ остановился закурить сигару и, можетъ быть, задать себ вопросъ, что же это онъ длаетъ. Если такъ, то отвть долженъ былъ выйти самый неопредленный. Кто же могъ знать, что онъ длаетъ, когда и самъ онъ никогда не думалъ о томъ, что и зачмъ онъ длаетъ.

Когда онъ поворачивалъ за уголъ, на него наткнулся человкъ, пробормотавъ какое-то извиненіе. Поглядвъ ему вслдъ, Юджинъ замтилъ, что субъектъ этотъ направился къ двери, изъ которой самъ онъ только что вышелъ.

Какъ только человкъ этотъ ввалился въ комнату, Лиззи встала и хотла уйти.

— Не уходите, миссъ Гексамъ, — сказалъ тотъ почтительно, съ трудомъ выговаривая слова. — Не избгайте несчастнаго человка съ разбитымъ здоровьемъ. Удостойте бднаго больного вашей компаніи. Это… это не пристанетъ.

Лиззи пробормотала что-то такое о томъ, что у нея есть дло въ ея комнат, и пошла наверхъ.

— Какъ поживаетъ моя Дженни? — робко сказалъ человкъ. — Какъ поживаетъ моя Дженни Ренъ, — лучшая изъ дочерей, предметъ нжнйшей привязанности разбитаго духомъ больного?