Наш общий друг. Часть 1

Аббатъ отвчалъ уклончиво, что наврное ничего не можетъ сказать. Убійство можетъ совершить всякій. Вотъ воровство со взломомъ или мошенничество требуетъ выучки, подготовки. А убійство — дло иное. Всей полиціи это хорошо извстно. Онъ видалъ многое множество людей, приходившихъ въ его подвалъ для удостовренія тождества труповъ; но ему еще ни разу не приходилось видть человка, который былъ бы до такой степени потрясенъ. Впрочемъ, можетъ быть, тутъ причиною больше желудокъ, чмъ голова. Если такъ, то странный желудокъ; да и все, можно сказать, странно въ немъ. Жаль, что нтъ ни слова правды въ томъ поврь, что будто бы изъ трупа течетъ кровь, если до него дотронется убійца. Нтъ, трупъ-то никакого знака не подастъ. Буйныхъ проявленій отъ живыхъ, какъ вотъ отъ той бабы, бываетъ вдоволь (онъ разумлъ стукотню и визгъ въ карцер), — ихъ не рдко хватаетъ на всю ночь; но отъ мертвыхъ тлъ ничего не бываетъ, сколько ни жди.

До формальнаго осмотра, назначеннаго на слдующій день, нельзя было ничего предпринять, и потому оба друга распрощались съ аббатомъ и вышли. Гафферъ Гексамъ съ сыномъ отправились своей дорогой; но на послднемъ поворот Гафферъ веллъ мальчику идти домой, а самъ зашелъ выпить полпинты въ таверну съ красными занавсками, всю покривившуюся и свсившуюся съ берега надъ ркой.

Мальчикъ засталъ сестру, попрежнему сидвшую у огня, за работой. Она подняла голову, а онъ спросилъ:

— Куда ты уходила, Луиза?

— На улицу.

— Напрасно. Все обошлось довольно хорошо.

— Я потому ушла, что одинъ изъ джентльменовъ, — тотъ, который почти ничего не говорилъ, — уставился на меня слишкомъ пристально, и я боялась, чтобъ онъ не догадался о чемъ-нибудь по моему лицу. Ну, да что объ этомъ толковать! Ты обо мн, Чарли, не безпокойся! Я боялась чего-то другого, когда ты сказалъ отцу, что умешь немного писать.

— Э! Да вдь я уврилъ его, что такъ дурно пишу, что и не разберетъ никто. Когда же я взялся за перо, то чмъ тише я писалъ, чмъ больше размазывалъ пальцемъ, тмъ больше онъ радовался, смотря на бумагу.

Двушка откинула въ сторону свою работу, придвинулась ближе къ брату, подсвшему тоже къ огню, и нжно положила руку ему на плечо.

— Чарли, ты не станешь тратить время на пустяки? Не будешь лниться? Скажи, не будешь?

— Не будешь! Конечно не буду. Я люблю учиться, — вдь ты знаешь.

— Знаю, Чарли, знаю, что ты прилежно учишься. Такъ и продолжай. А я все буду работать, Чарли, добывать что-нибудь, хоть немного; все буду думать, — я даже ночью иногда просыпаюсь отъ этого, — все буду стараться, какъ бы достать шиллингъ сегодня, шиллингъ завтра, чтобы показать отцу и уврить его, что ты начинаешь самъ добывать хоть бездлицу, работая на берегу.

— Ты любимица отца, ты можешь его во всемъ уврить.

— Какъ бы я желала этого, Чарли! Если бы я могла его уврить, что ученье — дло хорошее, и что отъ него мы могли бы лучше жить, то я хоть умереть была бы готова.

— Полно пустяки-то говорить о смерти, Луиза.

Она захватила рукой другую свою руку, лежавшую у него на плеч, прижалась къ нимъ своей полной смуглой щекой и, смотря на огонь, продолжала:

— Часто по вечерамъ, Чарли, когда ты сидишь въ школ, а отецъ…

— Сидитъ въ кабак, у «Шести Веселыхъ Товарищей», — перебилъ ее мальчикъ, кивнувъ назадъ головой по направленію къ питейному дому.

— Ну да… Часто сижу я, глядя на жаровню, и, кажется, вижу въ горящихъ угляхъ, вотъ въ томъ самомъ мст, гд теперь вспыхнуло…

— Это газъ, — сказалъ мальчикъ; — газъ выходитъ изъ кусочка дерева, а дерево было въ тин, а тина была подъ водой, когда былъ потопъ. иСмотри, вотъ! Я возьму кочергу, и какъ разгребу угли…

— Не трогай, Чарли, не то они вспыхнутъ вс вдругъ. Я не о пламени говорю, а вотъ объ этомъ тускломъ огоньк пониже, который то выскочитъ, то опять спрячется. По вечерамъ, когда я смотрю на него, мн кажется, Чарли, что я вижу въ немъ будто картины какія.

— Ну покажи намъ картинку, — сказалъ мальчикъ. — Только скажи намъ, куда смотрть.

— Нтъ, Чарли! На это нужны мои глаза.

— Такъ разсказывай! Говори, что твои глаза тамъ видятъ.

— Я вижу тебя, Чарли, и себя тоже; вижу, какъ ты былъ еще маленькимъ ребеночкомъ, сироткой, безъ матери…

— Ты пожалуйста не говори: сиротка, безъ матери, — перебилъ ее мальчикъ: — у меня была сестра, которая была мн и сестрою, и матерью.

Двушка радостно засмялась; сладкія слезы блеснули въ ея глазахъ, когда мальчикъ обнялъ ее обими руками и прижалъ къ себ.

— Я вижу тебя вмст со мною, Чарли, въ то время, какъ отецъ, выходя на работу, выводилъ насъ изъ дому, запиралъ дверь, чтобы мы не сгорли какъ-нибудь у жаровни, или не вывалились изъ окна, и оставлялъ однихъ на улиц. Вижу, какъ мы сидимъ у двери, на порог, или на ступенькахъ крыльца, или на берегу рки, или ходимъ съ мста на мсто, чтобы какъ-нибудь убить время. Ты, Чарли, былъ тогда тяжелый мальчишка, мн трудно было носить тебя на рукахъ, и я должна была часто садиться отдыхать. Вижу, какъ насъ морить сонъ и какъ мы засыпаемъ вмст гд-нибудь въ уголк. Иногда намъ голодно, иногда страшно немножко, а пуще всего холодно. Помнишь, Чарли?