Наш общий друг. Часть 1

Противъ одного углового дома въ Лондон, неподалеку отъ Кэвендишъ-Сквера, въ теченіе многихъ лтъ сидлъ человкъ съ деревянной ногой, въ холодную погоду опускавшій другую, природную ногу въ корзинку, и снискивалъ себ пропитаніе слдующимъ образомъ: каждое утро, въ восемь часовъ онъ приходилъ, ковыляя на деревяшк, на свой обычный уголъ и приносилъ съ собой стулъ, небольшую ширмочную раму, складные козелки, доску, корзинку и дождевой зонтикъ, — все связанное вмст. По разборк, доска съ козелками превращалась въ прилавокъ, изъ корзинки вынимались фрукты и разныя сласти и раскладывались небольшими кучками на прилавк для продажи, а пустая корзинка превращалась въ грлку для ноги. Раскрытая ширмочная рама обвшивалась большимъ выборомъ грошевыхъ балладъ и принимала видъ обтянутыхъ ширмъ, между половинками которыхъ помщался стулъ для продавца. Всевозможныя состоянія погоды заставали тутъ этого человка на его деревянномъ стул, придвинутомъ спинкой къ фонарному столбу. Если погода была дождливая, онъ развертывалъ свой зонтикъ и ставилъ его надъ товаромъ, но никогда не прикрывалъ имъ себя. А когда дождь прекращался, онъ свертывалъ эту свою полинялую собственность и, связавъ ее бичевкой, клалъ подъ козелками поперекъ ихъ, и она спокойно лежала себ тамъ, какъ какой-нибудь вырощенный искусственною выгонкой латукъ, утратившій свой цвтъ и свою упругость отъ чрезмрнаго роста.

Человкъ съ деревянной ногой упрочилъ за собою право на этотъ уголъ постояннымъ своимъ здсь пребываніемъ. Разъ выбравъ мсто стоянки, онъ не передвинулся ни на дюймъ. Непривтливый это былъ уголъ въ зимнюю пору, пыльный — въ лтнюю пору, непривлекательный — во всякую пору. Безпріютныя соломинки и бумажки крутились на немъ вихремъ даже тогда, когда на середин улицы все лежало въ поко; водовозная бочка, огибая его, прыгала, какъ хмльная, и плескалась подл него и мсила на немъ грязь, тогда какъ везд кругомъ было чисто.

На лицевой сторон вывски упомянутаго торговца фруктами и сластями красовался маленькій плакатъ съ слдующею надписью, выведенной его собственнымъ мелкимъ почеркомъ:

Комиссіи исполняю Тся съ точно Стью отъ Дамъ и Джентльменовъ Остаюсь вашъ по Корный слуга Сайлесъ Веггъ.

Съ теченіемъ времени онъ не только убдился въ томъ, что онъ штатный разсыльный отъ углового дома (хотя ему поручалось не боле полудюжины кой-какихъ комиссій въ годъ, да и то только отъ кого-нибудь изъ прислуги), но и ршилъ, кром того, что онъ должностной человкъ при этомъ дом,- вассалъ, обязанный служить ему врой и правдой. По этой причин онъ всегда говорилъ о немъ «нашъ домъ», и хотя свднія его о томъ, что происходило въ дом, были по большей части гадательныя и, говоря вообще, ошибочныя, онъ тмъ не мене полагалъ, что знаетъ вс его тайны. По той же причин онъ прикасался къ шляп всякій разъ, какъ замчалъ, что кто-нибудь изъ обитателей дома показывался у окна. На самомъ же дл онъ такъ мало зналъ объ этихъ жильцахъ, что называлъ ихъ именами собственнаго изобртенія, какъ напримръ: «миссъ Элизабетъ», «мастеръ Джорджъ», «тетушка Дженъ», «дядюшка Паркеръ», не имя ни малйшаго основанія ни для одного изъ этихъ обозначеній, въ особенности для послдняго, котораго именно поэтому, вроятно, и держался упорно.

Его воображеніе такъ же сильно разыгрывалось и по отношенію къ самому дому, какъ по отношенію къ его жильцамъ и ихъ жизни. Онъ никогда не приближался къ нему и на длину коротенькой, толстой черной водопроводной трубы, вползавшей съ задняго двора черезъ дверь въ сырой каменный корридоръ и походившей боле на превосходно «принявшуюся» къ дому пьявку, чмъ на трубу; но это не помшало ему расположить внутренность дома по собственному плану. Домъ былъ большой и мрачный, со множествомъ тусклыхъ боковыхъ оконъ, съ задними службами безъ оконъ, и ему стоило огромнаго труда сдлать внутреннее расположеніе дома и ясно представить себ назначеніе каждой части по вншнему его виду. Но, разршивъ эту задачу вполн удовлетворительно для себя, онъ былъ увренъ, что даже съ завязанными глазами не заблудится въ этомъ дом и обойдетъ его весь безъ всякаго затрудненія, начиная отъ ршетчатыхъ оконъ чердаковъ подъ высокою кровлей вплоть до огнегасительныхъ снарядовъ передъ главною наружной дверью, которые, казалось, упрашивали всхъ слишкомъ пылкихъ постителей дома, чтобъ они загасили себя прежде, чмъ вступятъ въ это жилище.