— Конечно-конечно. Помню-с, помню-с. Как не помнить. Примечательная сделка.
Подняли его тогда среди ночи и весьма бесцеремонно, господин губернатор изволили кричать на него «каналья-с» и прочие нехорошие слова, унижающие губернаторское достоинство, но Шишкину знать этого не следовало.
— Весьма примечательная. — Чирков перекладывал папки.
Шишкин расхаживал по конторе. От жары запах чернил, клопов, пыли сделался сильней и суше. На подоконнике стояло блюдечко с жареным мухомором, валялись трупики мух с подвёрнутыми лапками. От Чиркова пованивало немытым телом. Но Шишкин двигался с грацией тигра, вольная сила играла в нём.
— Что ж, любезный, долго ещё?
— Сейчас, сейчас.
— Точно ли была бумага эта?
— Точно-с. Точней некуда-с. Отыщется-с, ваше высокоблагородие. У нас ничего не пропадает-с.
— Ты точно уверен, что Бурмин купчую подписал?
— Точно-с. Точнее некуда-с. Своей рукой. Вся сделка была оформлена в четверть часа-с. А! — Он вытянул бумаги. — Вот-с.
Шишкин жадно схватил документы. Запах немытого тела придвинулся, но Шишкин даже и не заметил. Он жадно проглядывал бумаги:
— Я верно понял: один — у господина Бурмина, один…
— …У нас в земском суде, один — ваш. Верно-с. Таков порядок-с.
— Что это? — Руки его остановились.
— Что-с? — приблизил лицо Чирков. — А, это-с. Изволите видеть: отношеньице-с. Господин Бурмин написать и приложить изволили-с.
— Я это вижу! Ах, он чёрт, — чуть ли не с уважением воскликнул Шишкин. — Не все дворянчики — олухи. Ну господин Бурмин… Ну плут…
Заседатель подобострастно захихикал:
— Плут-с? Вы изволили сказать про господина Бурмина: плут-с?
— Да-а-а… Прихоти прихотями, а дельце не забыл.
В отношении было сказано, что покупка Борщовского леса утратила силу ввиду безвременной кончины Агриппины Толкачёвой. Стояла и дата.
— Только мы и не таких бороли, — пробормотал Шишкин. Открыл чернильницу.
— Ай! — взвизгнул заседатель, побледнев.
— Вот ведь неловкость.
Шишкин подул на бумагу, подгоняя чернила в нужном направлении.
— Что вы-с…
— Клякса упала, — невинно пояснил Шишкин. Помог кляксе пером.
— Ну вот. Померла-то померла. Да уж после того, как купчую скрепили. Так что померла в собственности у господина Бурмина. При чём здесь я? Не могу же я за его имущество отвечать?
— Никак нет-с…
И чтобы заседатель Чирков не пучил глаза, дышал ровнее, а главное, не трепал языком, Шишкин протянул ему двадцать пять рублей.
— Молодец. Покажешь смекалку — получишь ещё.
Шишкин сел в коляску. Пробежал мыслью всю цепочку ещё раз, хотя и не сомневался, что звенья её выкованы крепко. Четверых рекрутов убили в Борщовском лесу, когда лес — ещё — принадлежал Бурмину. Крестьянка повесилась, когда Бурмину — уже принадлежала. Не верите, господин Норов? Ваши подозрения обидны, ей-богу. Вот бумага, с подписями и печатями. А главное, обратите внимание: дата. Это же ваша собственноручная подпись, господин Бурмин? То-то.
Бумага знает все. Не врёт. И не краснеет.
Улыбнулся солнцу, улыбнулся куполам, галкам на кресте. Тело было лёгким, чистым и молодым, как после хорошей бани.
Алина разлила чай. По лицу Оленьки она видела: та всё ещё недоумевает, чем обязана такой чести, как приглашение княжны Несвицкой.
— А, братец! — оживлённо обернулась Алина на вошедшего. — Мадемуазель Новикова, вы знакомы?
Мишель поклонился:
— Имею честь быть другом семейства Ивиных.
Склонился к поданной руке. Поцеловал, задержал чуть дольше приличного. Оленька зарделась. Алина с усмешкой наблюдала комедию, которую ломал Мишель.
— Ах, — сделала вид, что спохватилась. — Я на минуту спущусь в девичью. Отдала бальное платье подшить. Как бы не укоротили слишком. Ещё не хватало сверкать коленками на бале.
— Я…
Оленька дёрнулась было — оставаться в чужом доме наедине с молодым человеком было бы слишком. Но Мишель уже подсел к ней:
— Вы будете на бале у губернатора, мадемуазель Новикова?
Прижал ляжкой её бедро. От этого голос Оленьки задрожал:
— Если граф и графиня поедут.
Алина с улыбкой тихо притворила за собой дверь.
Ни в какую девичью она не пошла. Платье её к балу было давно примерено, приготовлено, выглажено и, надетое на деревянную болванку, ждало только, чтобы прикололи цветы. Алина побродила по музыкальной гостиной, то ступая с пятки на носок, то на цыпочках. Поглядывала на бронзовые часы на каминной полке. Пять минут. Десять. Подошла к инструменту, который терпеть не могла. Подняла крышку. Провела по лошадиным зубам клавиш. Поглядела на часы. Стрелка точно прилипла. Может, остановились? Подошла. Приблизила ухо. Послушала муравьиный бег колёсиков внутри часового механизма. Посмотрела на циферблат.
Услышала отдалённый хлопок двери. Бросилась на лестницу. Лопотали вниз шаги. Перегнулась. Увидела руку Мишеля, она быстро и зло порхала по перилам.
— А, черт… — выругалась.