Нашествие

Все столпились в прихожей. Через выставленную дверь задувало вечерней свежестью, пахло цветами и травами. Взгляд Норова упал на смятую шляпу в пасти камина. Она была вся в пепельной пыли. Норов поднял её, повернул. Отбросил. Зоркие глаза его заметили в нечищеном камине серый комок. Норов вынул его двумя пальцами. Дунул. Это был скомканный платок, весь в бурых пятнах. Вензель АN заставил Норова усмехнуться.

— Прекрасно, господин Бурмин. Послушаем, как у вас пошла носом кровь. Как вы порезали и перевязали руку. Как хлопнулись с лошади. Или что вы ещё там выдумаете.

Он повернулся к своим губернским велитам:

— Едем к губернатору.

Те затоптались, переглядываясь.

— Что такое? — скривился Норов, разглядев их подобострастную робость при одной мысли о высших смоленских сферах.

Один решился:

— Так ведь у господина губернатора нынче большой бал.

— Большой бал, да. Тем лучше. — Норов истекал желчью. — Господин Бурмин зря надеется, что родство и связи уберегут его от закона. Он пожалеет, что не сбежал утром. Но он не первый болван, которому светская жизнь будет стоить свободы. Едем. Мы схватим и арестуем мерзавца прямо там.

Всякий раз, когда Елена проходила по комнате, беленькие ярлыки повсюду вздрагивали, качались. Казалось, каждый стул, каждый подсвечник, каждая безделушка показывали ей язык. Дразнили: уюта захотела? Дом свой захотела? Вот тебе уют!

И ходила Елена уже по собственному дому бочком, на цыпочках. Чтобы не будить их.

Дом у неё был. Ведь был же. Она ведь хотела? Теперь у неё было вдоволь платьев: шёлковых, кисейных, из лучшей тонкой шерсти. Много шляпок: соломенных, шёлковых, пуховых. Были муфты и шали. Туфли и ботинки. Накидки и боа. Как она и хотела. Только шляпки пахли чужими волосами. Платья — чужими подмышками. Боа и шали — чужими духами.

Ах, она хотела не этого?

— Вы готовы? — Господин Егошин не повернулся, когда она вошла.

Перед ним лежали чужие векселя. Он раскладывал их на три стопки. Требовать оплаты немедленно. Перепродать по двадцати копеек за рубль. Убрать в сейф. Елена молча остановилась у двери. Он нехотя обернулся. Оглядел шёлковое платье, расшитое серебряными цветами, шаль. Лицо несколько смягчилось: он был доволен.

— Не так плохо. Запудрите синяк, — приказал. — Я хочу, чтобы у губернатора вы блистали.

Елена потащилась обратно в свой будуар. Осела в кресло, примяв подол. В зеркале отразилось тупое лицо, чуть скошенное набок. Скула как слива. Двигаться не хотелось. Елена раскрыла пудреницу. Посидела, тупо глядя на оседающее облачко пудры, собирая силы для следующего неимоверного подвига. Собрала. Взялась за пуховку. Опять тупо остановилась. Дверь скрипнула. Сердце её дико забилось, глаза уставились в зеркало.

Господин Егошин улыбался. Рука за спиной.

Елена сухо сглотнула. Стучало в висках.

Господин Егошин с той же улыбочкой вынул из-за спины бриллиантовое колье и маленькую диадему.

Воткнул ей диадему в причёску.

От колючего холода бриллиантов на груди Елена вздрогнула. Муж подтянул колье повыше. Как на витрине.

— Вас впервые увидят в обществе в качестве мадам Егошиной, — говорил он её отражению.

Елена глядела не на него. Колье высунуло ей свой беленький язычок: мол, получила?

Егошин наклонился к самой шее Елены, перекусил нитку. Бросил бирку на пол — в голосе, в лице его было самодовольство владельца:

— Я хочу, чтобы на этом бале вам все завидовали.

Металл уже впитал тепло кожи. Тяжесть его больше не давила. Елена скосила глаза вниз. Казалось, от груди её поднимается искристый бриллиантовый дым.

Он стоял как завеса перед ней. Через неё можно было смотреть на мир. И ничего не видеть.

— Господин и госпожа Егошины! — гаркнул форейтор, когда она ступила на лесенку кареты.

Елена не сразу поняла, что это — о ней. Егошин нетерпеливо дёрнул её за руку. Она едва не оступилась.

Но уже на крыльце губернаторского особняка ощутила, что быть за этой завесой — совсем не то же самое, что не быть.

Лакеи ещё никогда не кланялись ей так низко. Господа не улыбались так широко. А дамы — так завистливо.

Бриллиантовое облако шло впереди неё. Его прикосновение преображало всех встречных.

— Милая Элен, — порхали объятия и поцелуи. — Поздравляю! Мои поздравления! Вы не уехали в свадебное путешествие?

— Мы собираемся, — с поклоном отвечал Егошин. — В Париж. Оттуда в Италию.

— О.

И Егошин вёл её дальше.

— Милая Элен! Поздравляю!

— Мы собираемся. В Италию. И в Париж.

Она плыла в бриллиантовом дыму — от одних знакомых к другим, от одного залпа поцелуев и поздравлений к другому, и постепенно ей стало казаться, что она не так уж несчастлива.

— Дорогая Елена, — с улыбкой протянула ей руку госпожа Облакова, — я так за вас рада и от души поздравляю.

Рядом сверкал улыбкой, эполетами и орденами её муж-генерал. Натянутые улыбки, тренированно-любезные лица теперь уже не могли её обмануть. Как не обманывал великолепный наряд и жемчуга, которые были в этот вечер на Облаковой. Как не обманывал мундир, в который был затянут её муж.

«А что именно скрывают они?» — с любопытством думала Елена. Ибо больше не верила, что есть на свете такой брак, в котором нет постыдных секретов.