Нашествие

Мари казалось, голова её трескается. Муж ласково-вопросительно коснулся её плеча. Она вздрогнула, будто он приложил не руку, а горячий утюг. Его заботливый взгляд раздражал.

— Ты прав, — прошептала, — голова весь вечер болит.

«Потому что, если я сейчас не выйду, я что-нибудь сделаю». Хотелось хватить чашкой об пол, заорать, заплакать. Мари преувеличенно-осторожно положила ложечку на блюдце. Остальные допили наконец чай. Встали. Застучали, загрохотали стульями.

Лакеи раскладывали карточные столы.

— А ты, Мари?

— Пройдусь по саду.

— Шаль только возьми. Вечером уже прохладно, — напомнил муж. «Да что ж он от меня никак не отстанет». Мари выдавила кивок:

— Да. Свежо.

Пожилые стали рассаживаться для карт. Молодёжь отошла к фортепиано и весело обсуждала новый романс.

Облаков ей подмигнул. Сделал мину: а мне теперь с ними скучать. Мари попыталась улыбнуться в ответ. И тут же испугалась: ещё увяжется. Поспешила прочь.

— Шаль, — ласково напомнил вслед муж.

«Что я? Что со мной? Зачем я выдумываю всякие глупости? Он же хороший человек», — чуть не со слезами Мари набросила шаль на плечи.

— Мари не будет играть? — встрепенулась старуха Печерская. — Я рассчитывала на её пару. Я не могу играть одна. Меня обдерут как липку.

Играли по копейке на партию.

— У Мари разболелась голова, — ответил Облаков, тасуя карты. — Свежий воздух поможет.

Граф и графиня с понимающей улыбкой перемигнулись.

— Я вам составлю пару, княгиня! — услужливо поспешила Вельде.

Мужики стояли перед старостой на коленях, опустили головы. Луна сияла за сквозистой верхушкой берёзы, как венец. Блестели блики на дулах охотничьих ружей, увязанных за спины. На топорах, заткнутых за пояс.

— Без леса нам никуда. Бонапартий далеко, а Шишкин на шее сидит. Какой-никакой, он нам теперь барин. — Староста мрачно сплюнул в сторону, выражая общее мнение о том, какой Шишкин барин.

— Кончить надо про́клятого. Четверых наших уже порешил, пора укорот дать.

Вынул и поднял икону со смутным в темноте ликом.

— Благослови Бог на охоту.

Мужики по очереди поцеловали её. Поднялись с колен, бряцая навешанным оружием. Староста каждого обнял, троекратно облобызал. Натянули шапки.

— Ступайте, ребята. Освободите лес от твари. Все вам за это поклонятся.

…Они шли, стараясь не приминать траву. Бесшумно отводили с пути ветки. Все четверо были опытные зверователи.

Внизу заблестел огнями барский дом. Сама Бурминовка лежала в темноте.

— Честные люди спят. А этот — жжёт.

Все четверо встали рядом, молча глядели.

— Грят, кажную ночь вот так, — покачал головой один.

— Это на сколько ж рублёв так за ночь нагорает?

В кустах зашумело. Вышел мужик, в руке топор. В другой — колотушка.

— Чего бродите? — поприветствовал мрачно.

— А ты кто такой?

— Дед Пихто.

— Сторож он, из Бурминовки, — узнал его один из охотников. — Извиняй, папаша, мы проходом.

— По христианскому делу, — подтвердил другой.

Сторож попался сварливый:

— Это по какому ж такому христианскому делу среди ночи валандаются?

— Сам-то ты что дома не сидишь по-христиански?

— А ты что, поп на исповеди?

Чтобы не дать завязаться ссоре, один из охотников кивнул на блеск вдали:

— Эк ваш барин угорает.

Сторож не повернулся:

— Не наш. Мы терь вольные люди.

— Слыхали.

— Потому и не сижу дома. — Он кивнул на барский дом в огнях. — Сторожим кажную ночь. Как бы себя не спалил. И нас заодно.

— Ну даёте. Подпалите сами его, вместе с домом, вот и будете спать спокойно.

Сторож набычился:

— Дельная мысль. Вот только у нас в Бурминовке нету свиней неблагодарных. Все у вас.

Мужики угрожающе брякнули снастью. Сторож приподнял топор. Все были вооружены. Шум был ни к чему.

— Шабаш, ребята, — успокоил вожак. — Вот, грят, Бонапартий идёт, всем волю несёт. Землю мужикам раздаст. Тут барам и конец: и нашим, и вашим.

— Почём знаешь, что землю раздаст? — не поверил сторож.

— А то с чего бы господа наши с ним всё воюют да воюют. Вот и кумекай сам. А идём мы на дело. Вон, глянь, луна.

Сторож зыркнул на серебряное блюдо в небе.

— Луна-то луной, — согласился. — Ладно, — проворчал. — Окочуришься тут с вами стоять трепаться. Ступайте, куда шли. Прикончите эту тварь.

Перекрестил всех разом:

— Благослови Бог на охоту.

Алина сама переоделась в амазонку. Слуги и дворня шпионят. Не хочешь, чтобы шпионили, делай всё сама. Сама подколола волосы под шляпку. На ходу сунула под мышку перчатки и хлыст, высунулась в коридор. Темно, пусто, все звуки — в отдалении.

Стараясь не шуметь платьем и обходить скрипучие доски пола, проскользнула на лестницу. И…

— Вы в сад, барышня?

Алина обернулась, точно никуда не спешила. Носик придавал лицу девки сходство с репкой. Вспомнить бы ещё, как эту репку зовут. Алина улыбнулась:

— Прогуляюсь по саду.

Носик задвигался.

Алина быстро шагнула к ней, отпихнула к стене, ткнула хлыст под подбородок. Руки у Алины были сильные, руки наездницы:

— Слушай-ка. Не знаю вот, застращала тебя барыня или подкупила… Ты сама мне скажи. Что она тебе посулила?

Девка захрипела, косясь глазами на хлыст. Пришлось ослабить хватку.

— Коральку, — выдавила, кашляя.

— Коральку.