Нашествие

И хотя больше всего на свете ему хотелось поехать домой, увидеть Мари, посмотреть ей в глаза, услышать её голос, как-то выйти из ядовитого тяжёлого облака, которое его окутало, Облаков поднялся из кресла, чтобы поприветствовать вошедшего:

— Чем могу быть полезен? Мне казалось, дело об рекрутах рассматривает консистория. Стало быть, факт, что убитые — рекруты, признан несущественным.

— Не показалось. Признан.

Норов перевёл свои блеклые глаза на губернатора:

— Боюсь, я вынужден злоупотребить вашей любезностью в интересах дела, некоторые аспекты которого требуют деликатности и конфиденциальности.

Губернатору это не понравилось, он несколько делано пропел:

— Конечно, конечно, располагайтесь, господа.

Норов в преувеличенно смиренной позе и опустив взор долу выждал, пока хозяин удалится.

— Чем же могу быть полезен? — повторил Облаков, с неприязнью рассматривая потупленные глаза, поджатые губы, руки коробочкой на острых коленях. — Если могу.

— Можете, — чуть ли не обрадовался Норов. Но взгляд его уколол Облакова: едкий, проницательный.

Генерал улыбкой отгородился от него:

— Где я — и где консистория.

— Разве вы человек неверующий?

— Верующий, конечно, — поспешил Облаков, чтобы отрезать разговор.

— Разве не любите отечество?

Такой поворот совсем не понравился Облакову.

— А в чём, собственно, дело?

Норов вздохнул. «Проклятый святоша».

— Как люди, верующие в Бога и любящие отечество, мы с вами можем быть откровенны друг с другом.

Облаков кашлянул в кулак, качнул блестящим сапогом.

— Дело об убийстве четверых крестьян подняло в округе волну опасных сплетен.

— Не интересуюсь сплетнями.

— О, это не обычные сплетни гостиных. Это молва, чреватая волнением в народе. Сперва падает сплетня. Потом её подхватывают подстрекатели. Возмущают мужиков. И готово: бунт.

— Да, но…

— Противопоставить сплетне можно только научный факт. И он таков: тех четверых убили. И вовсе не оборотень с когтями и зубами, как болтают крестьяне. А человек. Холодным оружием. Тихо, быстро, жестоко и хладнокровно. Человек опытный.

Облакова не покидало ощущение, что Норов изучает его. Хотелось прикрыться, отодвинуться, уйти. Так как ни то, ни другое, ни третье было невозможно, он просто сел боком и закинул ногу на ногу, бросив из обороны:

— Или люди.

— Что-с? — прищурился Норов.

Облаков перешёл в наступление:

— Или несколько преступников. Расправиться с четверыми здоровыми мужиками, к тому же вооружёнными, одному не под силу. Я, конечно же, не знаю о методах дознания, особенно синодального, но немножечко представляю себе, что такое рукопашный бой. — Он говорил любезно, но каждое слово обозначало дистанцию — между такими, как Облаков, и такими, как Норов. — Как бы то ни было…

Облаков стукнул обоими сапогами и взялся за ручки кресла, давая понять, что собирается встать, что разговор окончен:

— Благодарю вас за доклад. Хотя и не понимаю, зачем вы мне его сделали. Если у вас больше…

— Ведь господин Бурмин ваш старый друг? — опрокинул Норов.

Облаков замер на согнутых коленях, едва приподняв зад. Встретил вызывающий взгляд Норова. Выпрямился. Норов не спускал с него глаз:

— Мой, как вы изволили выразиться, доклад — это так, преамбула. Мне необходимо знать о господине Бурмине как можно больше, и я счёл, что его старинный друг, как никто другой, сможет ответить на мои вопросы.

— Вы что же, подозреваете его в чём-то?

— А вы, гляжу, не слишком удивлены такому предположению.

Мягкое лицо Облакова как бы полыхнуло изнутри. Такой, как Норов, не имел права на подозрения против таких, как Бурмин, как сам Облаков. Он глянул сквозь Норова как сквозь пустое место:

— Ежели вам необходимо что-то узнать о господине Бурмине, вам следует адресоваться к самому господину Бурмину.

Генерал уже взялся за ручку, чтобы покинуть кабинет, когда в спину ему прошелестело почти насмешливо:

— И всё же, ваше сиятельство, вы не были слишком удивлены.

Облаков подумал было… Но толкнул ручку и вышел.

На полке у зеркала лежала большая летняя шляпа, низко свисали ленты. Очевидно, брошена после прогулки. У Бурмина защемило сердце. На лестнице раздались важные шаги лакея. Бурмин поспешно отвернулся от шляпы. Лакей Ивиных спускался, словно даря себя восхищённым подданным.

Бурмин невольно засмотрелся на его красивое гордое лицо. Оно казалось смутно знакомым. «Разве? Откуда бы мне его знать?» Король-лакей рёк:

— Её сиятельство изволили уехать.

Бурмин растерянно глянул на шляпу, которая удостоверяла, что Мари дома. Лакей скосил глаза тоже, но остался невозмутим, непроницаем — и безупречно почтителен:

— Прикажете что-нибудь передать?

Бурмин на миг задумался.

— Я оставлю записку.

Лакей наклонил стан.

— Прикажете подать бумагу и карандаш, — то ли спросил, то ли сообщил. Вышел в небольшую дверь в прихожей.

Бурмин снял перчатку. Провёл пальцем по краю шляпы. Ему казалось, соломенный край режет по сердцу.

Дверь позади чуть не ударила его. Он отдёрнул руку, обернулся. Облаков на миг остолбенел. Потом улыбнулся:

— А, Бурмин!

За его спиной Облаков увидел в зеркале шляпу жены. Странное выражение промелькнуло на его лице, улыбка вышла кривоватой.