Наследник пепельной собаки

— Что это? — ужаснулся Родя. На него было страшно смотреть: с шеи капала кровь, бока в репьях, в шерсти на ногах запутались колючие веточки.

— Плохо наше дело, — понурился и Фаустус, до сих пор державшийся весьма бодро. — Это караулка.

Но делать было нечего. Ворота серой казармы распахнулись и, проглотив щенков, захлопнулись, словно огромная пасть.

Тотчас вокруг них собралась толпа свободных от всяких занятий молодых собак. Тут были и веселые боксеры, с морд которых во все стороны летела слюна, и эрдельтерьеры, будто сложенные из рыжеватых кирпичиков, обвалянных волосами. И бельгийские овчарки малинуа, чем-то похожие на лисиц. И, конечно, овчарки немецкие с пышным воротом и стальными глазами.

Вся эта публика задирала прижавшихся друг к другу щенков и выкрикивала обидные слова:

— Что, охотнички, каково самим стать добычей?

— Попались, голубчики!

Но вот к толпе подошел маленький, но важный английский бульдог. В пасти его дымилась толстая вонючая сигара. Родя и Фатя едва не задохнулись от ее противного дыма.

— Прекратить болтовню! По местам! — Псы мгновенно разбежались в разные стороны. — А вы, горе-охотники, за мной.

Родя плелся за бульдогом и, хотя был уже гораздо выше его, смотрел на мускулистую спину с ужасом. Когда-то отец рассказывал ему, совсем крошке, обо всех их английских сородичах. И тогда маленького Родю больше всего поразил рассказ о бульдогах. Дело в том, что у бульдога нижняя челюсть сильно выдвинута вперед, и поэтому он не может кусаться, как все собаки. Вместо этого бульдог хватает и начинает медленно передвигать челюсти, размалывая мясо и кости. Кроме того, хватка у него мертвая — оттащить его от жертвы можно только разлив водой.

Рассказ этот произвел на Родю неизгладимое впечатление. И сейчас он шел, едва дыша — а вдруг как бульдог обернется да схватит его?!

И бульдог действительно обернулся.

Глава двадцать третья

Серая тоска

— Я начальник этого заведения. Вы должны называть меня сэр Томас, — прогнусил он, потому что нос у бульдогов очень короткий, и говорят они всегда так, будто у них насморк. — Я не люблю все эти казарменные штучки: чины, рапорты, стучания хвостом. Будете хорошо служить — жизнь у вас будет сносная. Нет — пеняйте на себя.

— Но ведь мы не служебные… — робко возразил Фаустус.

— Ничего не хочу слышать! — затопал всеми четырьмя лапами сэр Томас. — Молчать! Не возражать! Загрызу! — Щенки притихли. — А это у тебя что? — вдруг успокоился он и потянулся страшной мордой к сверкавшей на груди Фаустуса золотой медали. — Ну-ка, давай сюда.

Фатя безропотно отдал медаль и заплакал: ведь он расставался не с этим жалким кусочком металла, а со всем своим будущим.

Тем временем к ним подскочили две совершенно одинаковые восточно-европейские овчарки. По приказу сэра Томаса они ловко развели Родю и Фатю в разные стороны, сменили строгие ошейники на простые и привязали каждого на длинную цепь. Цепи же были прикреплены карабином к проволоке, так что щенки могли пробегать метров двадцать. Каждому полагалась и будка.

Но как убого выглядело это жилище по сравнению с родительским домом! И даже ночевать под горячим боком Задорки было куда приятней! Ах, лучше бы уж он навсегда остался в стае гончих!

Потянулись бесконечные дни бессмысленной службы.

Утром давали жидкую овсянку, а к вечеру приличную кость.

Но охотничьи собаки, которые занимаются птицами, не едят костей, и Родя с Фатей постоянно оставались голодными.

Потом появлялся дежурный французский бульдог, маленький, но прыгавший, как мячик. Начиналась отработка команд по охране. Днем работали на площадке, где немецкие овчарки учили набрасываться на собак, одетых в ватники. Разумеется, у Роди и Фати все получалось из лап вон плохо. Их ругали, трепали, оставляли без еды.

Единственное, в чем они были лучшими, так это в разыскной работе. Они играючи, брали любой след. Для этого им даже не нужно было тыкаться носом в землю, как делали служебные псы — они ловили запах из воздуха, высоко подняв голову.

Но и это уже не радовало их. Они хирели с каждым днем. Золотая шерсть стала тусклой, свалялась, глаза слезились, лапы хромали. Скоро оба стали похожи не на гордых ирландцев, а на жалких бездомных дворняг.

Сначала щенки надеялись, что Алекс и Ежевика найдут их и вызволят, но время шло, а те так и не появлялись. Потом Фаустус предложил попытаться сбежать, но стены вокруг были бетонными, наверху торчали гвозди, а ворота охраняли четыре стаффордшира. Страшные собаки — они мгновенно могли перегрызть горло кому угодно.

Так подошла осень.

Но однажды ранним утром, когда иней еще лежал на мордах спящих, у ворот послышался непривычный лай. Все свободные от службы псы понеслись туда. Через несколько минут Родя с Фатей увидели, что все они стелются вокруг невысокой, совершенно голой и белой собаки. Голова у нее была похожа на яйцо, а маленькие глаза сильно раскосы.

— Кто это? — прошептал Фаустус, которому вдруг стало не по себе от одного взгляда незнакомца.

— Это, кажется… блю… бель… буль… — залепетал Родя, тоже буквально парализованный крысиным хвостом белой собаки.