– Мне нужно будет найти тюрьму, где их держат, – пробормотал Батист. – Но я это сделаю.
Повар оставался с ним, пока его скелет не собрал себя заново.
Затем они оба вернулись в дом, чтобы принести все остальное, что понадобится им для поездки.
Хюльда не могла придумать худшего способа провести воскресенье, чем в тюрьме.
В первую ночь в этом ужасном месте все стало реальным. Ей выдали тонкое одеяло, щеголявшее дырами. Хоть на нем и было несколько пятен, оно все же казалось не так давно стиранным. Очевидно, для заключенных чувства приличия не существовало, потому что ей приходилось фактически жить в одной комнате с
Если бы не Мерритт, она бы сдалась уже в субботу. Лишенная сна, замерзшая, неуверенная в собственном будущем. Она не знала, чего ожидала, – что кто-то войдет и скажет, что это все было недоразумением, и отпустит ее, или, может, она проснется от этого кошмара и поймет, что все это было лишь дурным сном. Но холодное утро с холодным скудным завтраком ввинтило всю серьезность ситуации прямо ей в кости. Мерритт старался относиться к этому проще, и, по крайней мере, разговоры с ним помогали ей сосредоточиться на других вещах – насколько вообще можно переключить мысли на что-то другое, когда ты со всех сторон окружен клеткой для людей. Хюльда не могла понять, правда ли Мерритт был так расслаблен в этой ситуации или просто очень хорошо маскировал собственное волнение. Она опасалась, что верно последнее, но, опять же, его маска странным образом утешала.
Она даже не могла радоваться мысли, что он более или менее сделал ей предложение. Не сейчас, не здесь. Не так.
Их сокамерника увели в субботу днем и назад не вернули. Когда Мерритт спросил одного из охранников, что с ним случилось, тот пожал плечами. Когда Мерритт спросил, что случится с
На вторую ночь Хюльда спала не намного лучше. Воскресным утром другой охранник объявил, что их суд назначен на понедельник, седьмое декабря, – через пятнадцать дней. Пятнадцать дней в этом холодном ужасном месте.
Перед тем, как принесли обед, Хюльда притулилась в дальнем углу камеры, где холодная скамья встречалась с холодной стеной, и теребила свои руки. Ее несправедливо арестовали, а она ничего не могла об этом сказать еще целых пятнадцать дней. Пятнадцать дней без солнечного света, без смены одежды или нормальной еды, без контакта с кем-либо… она сойдет с ума. Она регрессирует. И что тогда? Что, если никто не раскусит обман мистера Бэйли и тот выведет из себя и присяжных, и судью? Что, если ее признают виновной? Сколько лет тюрьмы будет у нее впереди? Лет тяжкого труда, без сомнения. Она никогда не найдет другую работу. А как же Мерритт? Его, скорее всего, отправят в какое-то другое место, может, даже сочтут опасным из-за широкого спектра его магии. Они могут получить разные приговоры, разные тюремные сроки. Это ее сломит. Она потеряет работу всей своей жизни, свою любовь и шанс создать семью…
– Хюльда.
Она теребила руки, пока они не покраснели. Мерритт присел перед ней на корточки и взял их в свои ладони, не давая ей причинить себе дальнейшего вреда. Он улыбнулся мягкой кривоватой улыбкой.
– Когда-нибудь это превратится в забавнейший анекдот.
Сжав губы, Хюльда замотала головой. Это никогда не будет комичным, как бы ни закончилось. Однако она даже не могла этого сказать, боясь, что паника задушит ее голос. Если она начнет плакать, она может никогда не перестать.
– Давай сыграем в игру, – предложил Мерритт. – Я что-то задумаю, а ты должна будешь угадать что.
Хюльда сделала глубокий вдох, чтобы собраться.
– Это кажется довольно бессмысленным.
– Ну попробуй.
Она нахмурилась.
– Это шляпка?
– Шляпка? – он рассмеялся. – И это первое, о чем ты подумала?
Смутившись, она вытянула свои руки из его.
– Это может быть буквально что угодно. Так почему
Он встал и сел рядом с ней.
– Ты должна задавать вопросы. Это загадка.
Хюльда была не в настроении играть, но не то чтобы она могла заняться чем-либо другим, разве что мерить камеру шагами, а на это у нее не было сил. Это лучше, чем волноваться, так что она спросила:
– Это носят на голове?
Глаза Мерритта засияли, несмотря на скудное освещение.
– Нет.
– Это животное?
– Нет.
– Камень?
Он усмехнулся.
– Нет.
– Человек?
– Я сказал
Она закатила глаза. Задала еще несколько вопросов, ни один из которых не приблизил ее к отгадке. Наконец она сказала: