Ненумерованные письма маркиза Кюстина

Поерзав в кресле и приняв в нем удобную позу, задал я себе новую тему для размышлений: в приведенных мною материалах Эхуд Барак со своими предложениями политического характера стоит как бы особняком, а комментарии русских – тоже существуют будто сами по себе, и вот я пожелал представить себе их вступающими в контакт, динамически взаимодействующими. Чтобы ничто не отвлекало меня, я стал смотреть в небо. Там подрались две небольшие тучки. Лишь немного дав волю фантазии, можно было увидеть в них дракона и медведя, но особой нужды подстегивать воображение не было – тучки действительно дрались, кусая и царапая друг друга. Скоро, увы, одна из них рассеялась, а другая обернулась малоподвижным тюленем и застыла в воздухе. Наблюдая этот медлительный небесный спектакль, я наконец заснул глубоко, и тогда мне приснился сон (тобою навеянный, Господи?), который в подробностях пересказываю.

Эхуд Барак с сухой рукой, оспяными рытвинами по всему лицу, с усами, незажженной трубкой в зубах, в шляпе-треуголке, с ногой в сапоге, поставленной на барабан, помыкал в моем сне русскими пенсионерами, согнанными на площадь Рабина (бывшая – Царей Израилевых).

Игаль Амир достает из кармана пистолет-зажигалку, помогает Эхуду Бараку раскурить трубку.

Барак:

– Спасыбо, товарыщ Амыр.

Обращается к Берлу (что еще за Берл? Наверно, какой-то тип, возглавляющий службу безопасности Эхуда Барака! – прим. Кюстина):

– Ну?

Берл, кивая на собравшихся внизу:

– От рук отбились. Тут сильная рука нужна, Эхуд Исроилевич!

Барак, покачивая сухой рукой:

– Мы ым напомным с-сыльную руку!

Берл:

– Напомним, Эхуд Исроилевич! Обязательно напомним!

Барак говорит в микрофон, неторопливо:

– Гаспадын Ливерман дапустыл правый уклон. Что будэм дэлать с ным, товарыщы?

Крики из толпы:

– Ливерман – русский шпион!

– Прихвостень русской мафии!

– Расстрелять Абигдора как бешеного пса!

– Суда его! К нам! Пызду дэлат будэм!

(Одобрительный смех в толпе).

– Смерть предателю еврейского народа!

– Смерть!

– Смерть!

Соломенное чучело Ливермана в русской косоворотке и фуражке фабричного рабочего поднимается над толпой. Его передают вперед из рук в руки, приближая к бассейну перед трибуной.

– Топи его!

– Топи его!

Крики нарастают, превращаясь в скандирование.

– То-пи е-го! То-пи е-го!

Чучело топят, фуражка слетает, обнажая настоящую голову Ливермана, Фуражка плавает в бассейне. Ее показывают крупным планом на экране трибуны позади Эхуда Барака. Ливермана окунают раз за разом головой в бассейн, его голова отфыркивается. Толпу охватывает ликование!

– Барак ахбар!

– Ленин, Сталин, Барак!

– Ленин, Сталин, Барак!

На трибуну пробирается писатель Леонид Ферфлюхтер-Феерхтвангер:

– Зачем вы позволяете им так лебезить перед вами? – спрашивает.

Барак (с зажженной трубкой в руке, мудро усмехаясь в усы и медленно выпуская дым):

– А ым эта нравытса!

Берл стучит ладонями в барабан под его ногой.

Барак в такт легонько постукивает трубкой по парапету, но уже Берл отрывается от барабана и по его знаку толпе раздают очень свободного покроя женские платья, в них облачаются поверх собственной одежды и мужчины, и женщины. Ливермана вытаскивают из бассейна.

Барак:

– Выскажем гаспадыну Ливерману наше отношение к правому уклонызму.

Вся толпа оборачивается спиной к трибуне, все нагибаются и вызывающе задирают подолы полученных платьев.

Барак:

– Что вы выдытэ, гаспадын Ливерман? Вы выдытэ, что наш народ нэ с вами. Или можэт быт вы думаетэ, что у вас ест по два мандата на каждое адно мэсто в Кнэсэтэ?

Соломенный Ливерман не отвечает на вопрос Барака, он пытается осторожно и как можно более незаметно выпустить воду изо рта. Он закрывает один глаз, а другой закатывает. Его поворачивают лицом к толпе.

– А-а-а! Один? Один? – ликует народ, не выпрямляясь, но подглядывая, отчего коллективный зад его отклоняется от цели.

Барак подносит трубку к низу чучела, к не вымоченной в воде соломе. Она загорается. Толпа, по-прежнему не разгибаясь, хоть и вслепую, ориентируясь только по направлению улиц, но в результате опять верно прицелившись, начинает махать подолами платьев, раздувая огонь. Эхуд Барак делает знак Берлу и Ливермана тушат, опять погружая в бассейн. Вытаскивают, снова поднимают над толпой. Берл натягивает ему на голову выловленный из воды мокрый картуз.

Барак:

– Что вы так разгарачылись, гаспадын Ливерман? Прамо вспыхнулы! Вы же знаетэ – у нас нэт смэртной казны!

Толпа опускает юбки, выпрямляется, обнимаясь, образует кружки для хоры, пускается в пляс. Поют:

Ев! Ев! Твою мать!

Смертной казни не бывать!

Эхуд Барак аккуратно кладет трубку на парапет, хлопает здоровой правой рукой по ладони левой, сухой. Народ поет:

Ни отпистить, ни въевать!

Ни топить, ни расстрелять!

Эхуд Барак поощряет толпу к продолжению, одобрительно кивая. Пение продолжается.

Даже просто растерзать –

Не дадут, евена мать!

Барак снимает мягкий сапог, разматывает портянку, поднимает на парапет ногу, демонстрирует сросшиеся пальцы. Их показывают на экране. Народ поет: