Но тогда была война

Наверное, дядя Петя принял мирную жизнь как сплошное празднование победы. И был вечный праздник. Как-то собралась у нас вся мужская часть компании. И сидели тихо наверху, на балконе, позвякивая стаканами. А мы играли в саду в колдунчики. Прибежал кто-то из Ивановских ребят и сообщил, что на огороде у Антоновых местные "лбы", кандидаты в КПЗ, привязали нашу кошку проволокой за шею к железному колу и хотят намазать скипидаром ей под хвостом. При этом кошка должна с воплями носиться по кругу. Была такая у шпаны игра-забава, "Поле чудес" 1945 года. Я помчался, увидел, как наша Мурка тигровой масти рвется с провода, задыхаясь и хрипя, кинулся назад к террасе и, соря слезами, закричал снизу, что кошку убивают.

Вмиг мужики слетели по лестнице с мансарды. Впереди мчался дядя Петя с орденами и медалями на черном пиджаке. Он как граната влетел в круг шпаны и взорвался там кулаками, положив всех "лбов" на перекопанный после уборки картошки огород. И орал при этом: сволочи, хуже фашистов! Перестреляю всех из автомата! Остальные его товарищи успели только добавить "лбам" по паре затрещин. Кошку освободили немедленно, и она с воем исчезла в кустах…

Праздники продолжались долго…

ФРОНТОВАЯ…

Перед дядей Петей с фронта явилась Нюрка, Клавкина сестра. С пузом! — тут же разнесли соседки. И сразу к ней приклеили кличку Фронтовая… Ма, а кто такая фронтовая? Подруга, да? Сиди, торчок, ткнула меня пальцем в голову Цыганка, все тебе надо знать, как прокурору. Подруга… И она хмыкнула многозначительно. И все засмеялись. Ты еще при ней не ляпни.

Нюрка участвовала в застольях, но выпивала по чуть-чуть. Ходила она в раскоряку, в гимнастерке и сапогах с медалями, но главная ее награда, трофей, как трепали злые языки, все больше и больше выпирал из-под военного обмундирования.

— Ах ты, Нюрка, фронтовая…-

Бабы блякали,

В твою сторону кивая:

— Были хахали…

Что с войны пришла живая

Да с прибытком -

Будто рана ножевая,

Словно пытка.

А подружки, как старушки,

Стали вдовами,

Похлебать из горькой кружки

Было вдоволь им.

Были ночки у любви

Ох, короткими.

Очи выплаканы их

Похоронками.

Где ж соколики лежат,

В дом не прибыли…

Только Нюрка с горьких жатв

Ходит с прибылью.

Хоть до старости говей -

Кличут тертою.

И прикрыт ее "трофей"

Гимнастеркою…

И шагает, как сквозь строй -

Где уж прятаться.

Была Нюрка медсестрой,

Станет матерью…

Сколько лет промчалось уж,

Не аукали…

Как живется-то, теть Нюш,

Нынче с внуками?

Она родила первой. За ней пришел Клавкин черед явить на белый свет послевоенного младенца. И вот уже ее старший сын Славка, Минькин ровесник, качает на руках братика, а в комнате дым коромыслом — опять гульба, звенят стаканы… И нам по глоточку давали сладенького.

Малый орет, голодный, надрывается, у Клавки молока нет, в доме шаром покати, одна водка. Бабка пьяненькая нажует мякиша черняшки беззубым ртом, выплюнет в марлю, свернет ее дулей и сунет в рот младенцу. Тот затихнет, всосет хлеб, который всему голова, и уснет. Так и не проснулся он однажды, загибло дите, не увидев, как после войны жизнь образовалась.

И помнится сюжет-картина: идет по переулку процессия — вся компания протрезвевшая, но с похмелья, женщины в черных платках, а впереди театрально приосанившись и сделав скорбное лицо, вышагивает отец-удалец упокоившегося младенца с гробиком крохотным на белой повязке из простыни через плечо…

Никого эта смерть не потрясла, не остановила. Мне скажут: не типично. Страна поднималась, рекорды, трудовые подвиги, стахановцы, возрождение из руин, стройки, нивы, герои труда… Да. Конечно. И я слагал высокие слова об этом времени, было дело. Но эти нетипичные моменты истины нашей жизни — как раковые опухоли с метастазами в будущее. Нет ли в них корней наших нынешних бед — и экономических, и духовных? Не только радость победы досталась нам в наследство. Может, и мы творим порой нечто злокачественное, метастизирующее в будущее? Чашу с вином от уст моих отжени, Господи!

ЖУЛИКИ

Зимней ночью наехала на наш переулок воровская банда. На розвальнях, в полушубках, с автоматами ППШ — как разведчики из кино. Только бандиты. Постучали к нам в дверь. Хорошо, она была закрыта на здоровенный крюк с вкрученной в стену кованой петлей. Открывай, мать-перемать… Кто там? Открывай, стрелять будем!

Нас, детей, — на пол. Но любопытство порой сильнее страха. И мы, пуганные "артобстрелом", — к окнам: сквозь занавески и разглядели лошадей, сани, людей в полушубках и при оружии.

Кто-то за телефон: милиция, жулики! С автоматами, грозят перестрелять! Ждите, высылаем наряд.

У Симки ночевал Ефим Абрамович. Он суетился, искал выход. Наконец предложил: берем топоры, поднимаем крышку погреба и открываем дверь. Они входят, а мы их туда валим. Сидите вы уж, Ефим Абрамович, у вас вон руки трясутся. Промахнетесь, они вас первым в погреб и завалят.

А бандиты уже в дом напротив стучат. Дядя Леша закричал в слуховое окошечко в коридоре, забранное металлической сеткой: Анна Васильевна! Не открывайте, жулики! Хресь — удар штыком или кинжалом в сетку…