О духовных явлениях в искусстве и науке

¹⁴⁴

Кажется странным, что столь глубокая тьма окружает источники визионерского материала. Это полностью противоположно картине, которая характеризует психологический способ творчества, и мы начинаем подозревать, что такая неясность вовсе не случайна. Под влиянием психологии Фрейда мы, вполне естественно, склонны предполагать, что за всей этой фантасмагорией тьмы должны скрываться некие сугубо личные переживания, которые помогут объяснит причудливые, хаотические видения, растолковать, почему порою создается впечатление, будто поэт умышленно скрывает источник своего опыта. Отсюда всего один шаг до предположения, что этот вид искусства является патологическим и невротическим, и такой шаг будет оправданным, поскольку визионерский материал по своим особенностям и вправду схож с фантазиями душевнобольных. А психотические плоды нередко содержат богатство смысла, обыкновенно приписываемое исключительно гениям. Как бы само собою возникает искушение рассматривать явление целиком с точки зрения патологии и трактовать диковинные художественные образы как «замещения» и попытки сокрытия чего-либо. Напрашивается вывод, что в основе «первичного видения» лежит глубоко личный опыт, несовместимый с принятой моралью. Например, любовная интрижка, морально или эстетически несовместимая по каким-то причинам с личностью как таковой или с вымышленным представлением поэта о себе. «Я» стремится подавить и вытеснить это переживание – по крайней мере, в основных его проявлениях, – сделать неузнаваемым, то есть бессознательным. Для этой цели в ход пускается весь набор патологических фантазий, а поскольку эти действия неиз- бежно оказываются неудовлетворительными, их приходится повторять почти бесконечно, плодя все новые вымыслы. Вот, быть может, объяснение того обилия чудовищных, демонических, гротескных и извращенных фигур, которые выступают заменителями «неприемлемой» действительности и в то же время ее прячут.

¹⁴⁵

Такой взгляд на психологию творчества привлекает к себе значительное внимание и представляет собой единственную на сегодняшний день теоретическую попытку дать «научное» объяснение источникам визионерского материала. Выдвигая собственную точку зрения, я поступаю так потому, что, как мне кажется, она не столь хорошо известна и менее понятна, нежели только что описанная.

¹⁴⁶ Сведение видений к личному опыту делает художественные образы нереальными, лишает их подлинности – превращает, как было сказано, в замену действительности. Тем самым видения утрачивают свойство первичности и становятся попросту симптомами, а круговерть хаоса ужимается до пределов психического расстройства. Нас успокаивает это объяснение, и мы возвращаемся к привычной картине упорядоченного космоса. Будучи людьми практичными и разумными, мы не ждем, конечно же, полного соответствия идеалу; мы принимаем неизбежные несовершенства, которые называем аномалиями и болезнями, и считаем само собой разумеющимся, что человеческая природа от них не свободна. Пугающее откровение бездны, не поддающееся человеческому пониманию, отвергается как иллюзия, а поэта признают жертвой (и виновником) обмана. Его изначальный опыт – «человеческий, слишком человеческий», причем настолько, что он не смог его принять и был вынужден скрывать его значение от самого себя.