О духовных явлениях в искусстве и науке

¹⁵²

Психолог мало что может сделать для прояснения этой пестрой картины, разве что предоставить сравнительный материал и терминологию для ее обсуждения. Можно говорить, что в видениях нам являются образы коллективного бессознательного. Такова матрица сознания, имеющая собственную врожденную структуру. Согласно филогенетическому закону, психическая структура должна, как и анатомическая, содержать признаки более ранних ступеней эволюции, через которые она прошла. Так и обстоит дело с бессознательным, ибо в сновидениях и психических расстройствах выходят на поверхность психические явления, которым присущи все черты примитивных ступеней развития – не только в форме, но также в содержании и значении (потому-то их столь просто принять за осколки эзотерических учений). Мифологические мотивы часто рядятся в современные одежды: например, вместо орла, птицы Зевса, или громадной птицы рок описывается самолет; битва с драконом заменяется на железнодорожную катастрофу; герой-драконоборец становится оперным тенором; Мать-Земля превращается в дородную торговку овощами; Плутон, похищающий Персефону, воплощается в безрассудного шофера, и так далее. Особое значение для изучения литературы имеет то обстоятельство, что проявления коллективного бессознательного компенсируют сознательную установку, приводят в желанное равновесие все односторонние, «беспокойные» или опасные состояния сознания. Эту функцию можно наблюдать и в симптоматике неврозов заодно с бредом душевнобольных, где процесс компенсации нередко очевиден и нагляден: так, люди в страхе отгораживаются от мира, но вдруг выясняют, что самые их сокровенные секреты всем известны и у всех на устах. Разумеется, компенсация далеко не всегда настолько откровенна; у невротиков оно гораздо тоньше, а в снови- дениях – особенно в личных – обыкновенно ставит в тупик не только неспециалиста, но даже специалиста (какой бы ошеломляюще простой она ни оказывалась после истолкования). Как известно, простейшие явления труднее всего поддаются пониманию.

¹⁵³

Если отбросить на миг возможность того, что «Фауст» был компенсацией сознательной установке Гете, то возникает следующий вопрос: в каком отношении этот текст стоит к сознательному мировоззрению того времени и можно ли рассматривать это отношение тоже как компенсацию? Великая поэзия черпает свою силу из жизни человечества, и мы совершенно упускаем ее смысл, пытаясь сводить все к личностным факторам. Всякий раз, когда коллективное бессознательное становится живым опытом и воздействует на сознательное мировоззрение своего времени, это событие представляет собой творческий акт, имеющий значение для целой эпохи. Создается произведение искусства, которое по праву можно назвать посланием для нескольких поколений. «Фауст», как заметил однажды Якоб Буркхардт, затрагивает что-то в душе каждого немца[222], да и слава Данте бессмертна, а «Пастыря Гермы» едва не включили в состав новозаветного канона. У каждого времени – свои пристрастия, свои особые предубеждения и свои душевные недуги. Эпоха подобна индивидууму; она обладает «личными» ограничениями сознательного мировоззрения и потому требует компенсации и корректировки. Тут-то и вступает в игру коллективное бессознательное, а поэт или провидец выражает невысказанное желание своего времени и указывает путь, словом и делом, к его исполнению – независимо от того, ведет ли слепая коллективная потребность к добру или злу, к спасению или к гибели.