О духовных явлениях в искусстве и науке

¹⁶⁰ Сам по себе архетип не является ни хорошим, ни плохим. Он морально безличен, подобно богам древности, и становится добрым или злым только при соприкосновении с сознательным разумом – или же являет собой парадоксальную смесь одного и другого. Будет ли он подвержен добру или злу, определяется, сознательно или неосознанно, сознательной установкой. Таких архетипических образов много, но они не проявляют себя в индивидуальных сновидениях или в произведениях искусства до тех пор, пока не произошло отклонение от срединного пути (mittleren Weg). Всякий раз, когда сознательная жизнь становится односторонней или перенимает ложное отношение, эти образы «инстинктивно» всплывают на поверхность в снах и видениях художников и провидцев, чтобы восстановить психическое равновесие – отдельного человека или целой эпохи.

¹⁶¹

Значит, труд художника отвечает психическим потребностям того общества, в котором он живет, и потому важнее личной участи (сознает это сам человек или нет). Будучи, по сути, инструментом своего труда, художник подчиняется, и мы не вправе ожидать, что он станет истолковывать свой труд для нас. Он и без того сделал все возможное, придал форму, а истолкованием пусть займутся другие – в будущем. Великое произведение искусства похоже на сон; при всей своей мнимой очевидности оно не объясняет себя и всегда является двусмысленным. Сон никогда не говорит «Ты должен» или «Это правда». Он предъявляет образ – приблизительно так, как природа позволяет расти семени; выводы же за нами. Если кому-то снится кошмар, то это означает, что либо человек слишком подвержен страху, либо слишком свободен от него; если снится мудрый старец, это означает, что сновидец мнит себя дотошным во всем – или нуждается в наставнике. Оба значения исподволь подводят к одному и тому же выводу, как мы догадываемся, когда позволяем произведению искусства воздействовать на нас так же, как оно воздействовало на художника. Чтобы уловить его значение, мы должны позволить ему подчинить нас, как оно подчинило своего творца. Тогда мы постигнем и природу его изначального опыта. Творец погрузился в исцеляющие и спасительные глубины коллективной психики, где человек не теряется в обособленности сознания, его заблуждениях и страданиях, где все люди захвачены общим порывом, каковой дает возможность индивидууму делиться чувствами и устремлениями с человечеством в целом.

¹⁶² Это повторное погружение в состояние participation mystique и составляет тайну художественного творчества; им объясняется воздействие, оказываемое великим искусством, ибо на этом уровне восприятия значение имеет уже не благо или горе индивидуума, а жизнь коллектива. Вот почему каждое великое произведение искусства объективно и безлично, но при этом бередит сердца. Именно поэтому личная жизнь художника в лучшем случае помогает или мешает, но никогда не является существенной для творческой задачи. Он может пойти путем филистимлянина, добропорядочного гражданина, невротика, глупца или преступника. Его личная жизнь может быть интересной (interessant

) или предопределенной, но она не объясняет его творчества.

VIII. «Улисс». Монолог

О предыстории этой статьи см. приложение. Первая публикация: «Europäische Revue VIII» (Берлин, сентябрь 1932 г.); книжная публикация:

«Wirklichkeit der Seele» (Цюрих, 1934 г.). Все цитаты из «Улисса» приводятся по 10-му английскому изданию[234], которое имелось в библиотеке Юнга, хотя он явно располагал и первым изданием (см., в частности, абз. 171).

Примечание автора к публикации в сборнике «Wirklichkeit der Seele»

Это литературное эссе впервые появилось на страницах «Europäische Revue». Это не научный трактат, как и мой обзор творчества Пикассо. Я включил его в настоящее издание поскольку «Улисс» – важный document humain[235], крайне показательный для нашего времени, и я счел, что мое мнение позволить наглядно проявить способ приложения идей, важных для моих научных исследований, к литературному материалу. В моем эссе отсутствует не только научный, но и дидактический замысел; для читателя оно представляет интерес только как субъективная исповедь.