Облако возмездия

Впереди шел тот самый живчик, который незадолго перед тем так стремительно, на форсаже, покинул помещение. Положение его тела было немного скособоченным, как у человека, так часто подверженного приступам радикулита, что они стали его естественной формой и образом жизни. Движения его были порывисты, он прихрамывал, сутулился и шел несколько боком, точно машина с перекошенной рамой. Еще левую руку он заложил за спину, ладонью наружу, а правой делал торопливую отмашку — ни дать ни взять, конькобежец на дистанции. На голове у него откуда-то взялась летная офицерская фуражка с голубым околышем, но волосы все так же вырывались из-под нее в беспорядке. На лице его читались удивление и решимость.

Второй был похож на первого, как родной брат, даже при том, что казался на голову его выше. Он широко шагал, откинув плечи назад, и лицо имел круглое, улыбающееся. Наверное, когда-то щеки его пунцовели густым румянцем, это даже легко можно было себе представить, однако теперь они выглядели бледными, парафиновыми, как и у первого.

Оба военных были одеты в такие же, как у полковника, синие технические комбинезоны, под которыми пряталась обычная армейская форма, о чем свидетельствовал воротник зеленой рубашки с такого же цвета узлом галстука под подбородком, и — снизу — коричневые армейские ботинки на шнурках. Погон на плечах, естественно, не наблюдалось, но Лимбо сразу угадала, что в чинах служивые не больших. Вообще, следить за происходящим сверху из-за труб ей было очень удобно, она все видела и не опасалась, что ее обнаружат. Если, конечно, не начнут искать специально. К тому же, в окружении горячих труб она, наконец, начала согреваться.

— Женя, что ты снова придумал, — увещевал первого второй, едва за ним поспевая. — Какая еще девица? Откуда?

— Давай-давай! Пошевеливайся, пока она еще здесь, — торопил его первый. — Сюда!

Дверь в душевую оставалась открытой, и они вошли туда беспрепятственно. Что там происходило, неизвестно, но спустя непродолжительное время они оба вышли обратно, и разговор продолжился при незримом присутствии Лимбо. Тот, которого по-приятельски звали Женей, выглядел несколько смущенным, и даже разочарованным. Он, сняв фуражку, держал ее за козырек над головой, и той же рукой, сжатой в кулак, в явном недоумении чесал затылок.

— Ничего не пойму, — говорил он озадаченно. — Была здесь. Клянусь, Парамоша, я видел ее собственными глазами! Так же, как тебя сейчас. Хотел даже потрогать, но не успел.

— Лучше скажи, что ты тут вообще делал?

— Ну, как что? Прилег отдохнуть немного.

— Отдохнуть? Ну, ты даешь!

— А что? Устал, имею право. Пусть не отдохнуть, хорошо, а так, повспоминать кое-что. Кое о чем. Согреться, может быть. И, знаешь, я точно немного согрелся.

— Ты опять, что ли, спирта потянул? Так бы и сказал! То-то я смотрю, что-то ты странное говоришь. От спирта, дружище, что угодно привидеться может. Как ты, кстати, не боишься? Из технологического процесса спирт изымать? Вот Владлен узнает! Он тебя быстро налысо пострижет.

— Не пострижет! Тем более, что технологический процесс никак не страдает. Нет, совсем не страдает.

— Как же не страдает? Бязь положено в спирте смачивать, и протирать ей поверхности. Ведь положено, ты это знаешь?

— Знаю.

— Вот, о чем я и говорю.

— Нет, Парамоша, я процесс не нарушил, я его, наоборот, усовершенствовал. Я тряпочку не смачиваю, а спирт на поверхность наношу тонким слоем, изо рта, вот так. И он показал, как дышит на ладонь. — Вот так.

— Ну, ты даешь! — повторил Парамоша. Он смотрел на напарника, улыбаясь, как на большого ребенка, во взгляде его читалась любовь, и совсем не было осуждения. — Женя, Женя, ты в своем репертуаре. Ладно, оставим это. Нам с тобой уже меняться поздно.

— Главное, вредно.

— Вот с этим соглашусь. Так что здесь произошло, что тебе привиделось, расскажи?

— Так я же и рассказываю! Я глолтнул немного, для сугрева, как говорится, да и прилег там на лавке. Отдохнуть от реальности, повспоминать минувшее. Лежа ведь лучше вспоминается. Свет не включал, специально, ведь никто же не станет искать в темноте, правда? Я так думал. Халатами прикрылся, замаскировался. Лежу чутко, чтобы, если что, если какой аларм случится, сразу — раз, и вот он я, чего изволите? Дверь, правда, прикрыл, только щель оставил небольшую, подумал, если всхрапну невзначай, по старой памяти, никого не испугаю.