Облако возмездия

— Почему?

— Потому что этим, здесь, в зоне, помимо хакера, нужно много еще чего другого, материального. Я так думаю. А кто лучше контрабандистов может их всем обеспечить?

— Малецкий и его мальцы?

— Конечно. Поэтому они будут держать его на крючке долго.

— Почему они сразу на него не вышли? Почему двадцать лет ждали?

— Может, не могли? Или им созреть до чего-то нужно было? Все ведь не так просто, как кажется. Двадцать лет назад, например, компьютеры были, конечно, но в зачаточном состоянии, считались редкостью необычайной, лабораторной диковиной, а про сеть никто и не думал. К тому же, мы ведь не знаем, с чем имеем дело.

— Почему же Малецкий на это согласился? На эти условия?

— Его ведь, как и нас с тобой, не спрашивали — согласен, не согласен. Просто поставили перед фактом. И что ему оставалось делать? Он столкнулся с силой, против которой у него нет шансов, во всяком случае, пока. Сила эта, между прочим, чувствительная и предусмотрительная, поэтому сынка будет держать до последнего, вынуждая папу сотрудничать с собой. Так что, нет, уверен, что не отпустят Генриха. Кстати, думаю, что и кроме Малецкого кто-то еще зону снабжает. Не удивлюсь.

— Что же им надо?

— Да много чего! Кроме продовольствия. Если людей уводят, значит, их нужно чем-то кормить, верно? Одевать. Опять же, все зависит от того, что они тут задумали. Мы этого не знаем.

— А вот у меня такое чувство, будто мы находимся в матрице. Я давно об этом подозревала, а теперь просто чувствую, что так и есть. Нас просто втягивает в нее, как в водоворот, в водосток, когда, знаете, в бассейне открывают трубу, и в туда выносит все, что в нем плавает. Нет сил противиться.

— И не надо противиться — если сил нет. Сломает ведь.

— А как же? Ведь сила враждебная!

— Плевать! И с матрицей можно договориться, и в ней прекрасно устроиться. Я сторонник договора, а не грубой силы. Тем более, когда ее нет или не хватает. Нет, правда, лучше полюбовно уговориться, чем лезть на рожон. Послушаем, что ей нужно, этой матрице, и выдвинем встречные условия.

— Знаете, обычно мне похрен, что люди думают и говорят — при условии, что это меня не касается. Но здесь я с вами решительно не согласна.

— С чем ты не согласна?

— Договариваться не согласна, с этой дрянью. Ваша соглашательская позиция мне омерзительна.

— Ох, ты какая! А с чего ты решила, что это именно дрянь? Мы же еще ничего и никого не видели.

— Знаю, чувствую, что ничего хорошего нас там не ждет.

— Вот именно! Сдохнуть же ты не хочешь? Нет? И я нет. Значит, выход один: договариваться. Хотя бы, чтоб выиграть время.

— Нет, с матрицей договариваться бесполезно, — стояла на своем Лимбо. — Уверена, что она недоговороспособная. То есть, функции такой у нее нет, договариваться, отсутствует напрочь. Потому что те, кто стоят за ней, кто ее соорудил, наши желания изначально учитывать не собирались. Это же своего рода фильера, сквозь которую нас всех протягивают, как проволоку, чтобы откалибровать. Может, какая-то тактическая гибкость у матрицы и есть, вполне допускаю, но стратегически она всегда прет напролом, как лось по снегу. Какой алгоритм заложен, так и работает. А вы, я смотрю, в матрицу не верите? В то, что она существует?

— Почему? Верю. Частично. Просто думаю, что этих матриц много, не меньше десятка. У правительства своя матрица, у мафии — своя. Отдельно у банков, у корпораций, у… Кто там еще? Медиа система, тоже. Они как матрешки, одна внутри другой.

— Это понятно! И все сосут нашу кровь. Но я говорю про матрицу изначальную, под которую мир слеплен. В ней основное зло, она причина всех бед, потому что остальные просто ее копируют. Надо как-то с ней сладить, в первую очередь, иначе она сотоварищи всех нас первая изведет. Жаль, добраться до перфокарты и изменить ее программу у нас нет возможности. Во всяком случае, пока.

— А тебе непременно нужно что-то сломать? Ну, допустим. Что же ты предлагаешь? Если бороться все равно бесполезно?

— Почему бесполезно? Я такого не говорила. Можно, например, палки в колеса вставлять. Или сахар в бензин сыпать. Условно. Много чего можно делать. Это называется — сопротивление. Сопротивляться до тех пор, пока нас не заметят и не поинтересуются, наконец, чего же мы сами хотим, чего добиваемся? Ведь должны же они поинтересоваться?

— Ну, это вряд ли. Скорей, просто уничтожат. Нет недовольных, нет проблемы.