Обжечься светом

– Эдуард, ну тогда расскажи, как это?

– Что именно? – уточняю, давая понять, что расскажу все, что он захочет. Замечаю, как Макс складывает руки на меню. София пытается остановить свой взгляд на чем-нибудь другом, кроме меня. Но мы так и смотрим друг на друга.

– Как это провести в коме почти два года? Не без последствий? – он достает сигареты. – Здесь можно курить?

– Зачем же вы спрашиваете о таком? Вы тот, кто может не задавать вопросы, а делать, – я махаю рукой. – А насчет…полтора года…это как захлебываться в лягушатнике: вроде бы очевидно, что можешь выбраться, но в тоже время ничего не способен сделать.

– Невероятно! И как же вы выбрались? – он поддается вперед, как ребенок затаив дыхание, так и не добирается до зажигалки.

– В очередной раз мне удалось за что-то ухватится, – спокойно заканчиваю я.

София смотрит на мэра. В фиолетовом платье с открытыми плечами, волосы строго собраны, заколоты по бокам…

Вокруг все искажается, сливается в одной точке, и я окунаюсь в это безвременное чувство, в это состояние спокойствия, не замечая вокруг никого.

– Теперь, чтобы обратиться к вам, мне нужно посмотреть на запись, как вас зовут, – пересиливаю себя и вглядываюсь в листок под рукой, который мне подсунула Татьяна. Татьяна! – Михаил Ильич.

Его лицо превращается в вопросительную физиономию, затем возвращается детское любопытство:

– И этому есть название?!

– Да, идиосинкразия, – подавляю усталость в голосе. Он переспрашивает.

– Идиосинкразия, – мне помогает мой друг.

Мэр повторяет по буквам и подытоживает:

– Красиво.

– Эдуард Александрович еще обладатель редкого синдрома: резистентности к анестетикам, – все поворачивают к Татьяне. Неожиданно. Но у нее невинный вид.

– Что же вы меня выставляете совсем слабаком? – я вполголоса обращаюсь к ней. Но все слышат.

– Неужели? – Михаил Ильич довольно удивлен. – У вас две редкие болезни. Что это? – теперь он обращается к Максу. Тот смотрит на меня и аккуратно выдает:

– Его организм устойчив к влиянию обезболивающих.

– Повезло, – я выдавливаю улыбку. Пытаюсь смотреть только на Софию.

– Не хотел бы я быть на вашем месте, – он будто смеется, разрежая обстановку.

– Я тоже.

Мэр бросает взгляд на листы бумаги у моей руки. Может буквы оживут? Затем, спокойно продолжает:

– Это правда, что подростком вы заработали свой первый миллион?

– Видимо.

Он недоволен моим коротким ответом.

– Наверное вам кажется, что это было так давно.

– Верно, – соглашаюсь с ним. – Я написал программу, в то время как в обычных лабораториях и больницах только внедряли цифровое обеспечение. Мой отец понял, как использовать это.

– Неудивительно. С вашей болезнью только и оставалось подружиться с компьютером. Предположу, что вас озарило после очередного происшествия. Слышал один случай, как однажды…

Наверняка, думаю про себя. Это было так давно. Поворачиваюсь к Татьяне на шепот, киваю. Зачем она спрашивает, все ли нормально?

– Так зачем вы меня позвали? На комиссии я высказал своё мнение. – Он снимает с сервировочной салфетки серебристое кольцо.

– Пообедать, Михаил Ильич, – тоже беру салфетку.

София поглаживает свои пальцы.

– Эдуард, я уже говорил вашему партнеру, что лабораторию и центр помощи нужно разделить. Обычно в таких случаях находят толкового человека и сажают на место директора, тем более, если у вас центр с медицинским уклоном. Вы хотите не просто помогать людям пережить тяжелое время, но и вылечить их. Но с редкими заболеваниями у вас это переродится в хоспис. А лаборатория, тем более у вас их несколько по всей стране, это другая система. А ваш завод по изготовлению лекарств? Вы их еще и продаете. Как коммерческая организация может занимать место в области здравоохранения и социальных услуг? – закончив, он отправляет кусок мяса себе в рот.

Макс давно прекратил попытки справиться с обедом.

– Михаил Ильич, во-первых, вы прекрасно понимаете, что это дело времени. Во-вторых…

– Максим, – прерываю я друга.

– А главное, вы выплачиваете неустойку одной зарубежной фирме, на центр у вас даже недостаточно бюджета! Для детей вы хотите построить комнаты пребывания, не больничные палаты, вы сами сказали, – обращается он к Максу, – вы погрязнете в проверках, так и не откроетесь!

Вот к этому я оказываюсь не готов. Чтобы не уплыть никуда отсюда, смотрю вперед.

– Никто не против, чтобы больные дети получали медицинскую и психологическую помощь, чтобы рядом были их родители. Но вы замахнулись слишком высоко,– мэр пробует вино, даже прикрывает глаза от удовольствия.

Пока я перевариваю полученную информацию, а остальные холодный обед, вмешивается София:

– " Никто не против" это вы не к месту сказали.

– Дорогая моя, – он даже немного разворачивается к ней и касается плеча, – не к месту может быть только женщина, а не слова, не мои слова.

– Вам стоит быть аккуратнее в выражениях, – Макс исподлобья смотрит на него, затем на меня.

Чтобы и самому отвлечься, я расспрашиваю мэра о его планах, о семье. Как я предполагал, с нами обедал его сын.