Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Почти два с половиной года иностранные рабочие были редкостью, и даже в январе 1942 года в списках Гусштальфабрик среди иностранцев числится еще очень мало русских и поляков. Однако летом в списки вносится почти 7 тысяч славян, а Крупп затребовал еще 9 тысяч. Эти люди были обречены уже в силу своей национальности. На протяжении десятилетия фюрер проповедовал, что к востоку от границ Германии обитают низшие расы. И теперь плакаты, развешанные по крупиовским цехам, гласили: «Славяне — это рабы». Гнусное слово было произнесено официально, и с ним родился новый жаргон. Все чаще во внутрифирменных меморандумах упоминаются «рабский труд», «рабство», «рынок рабов». И «рабовладелец» — то есть Альфрид. Как только начали прибывать поезда Адольфа Эйхмана, к этим обозначениям Прибавились новые — подчиненным Альфрида было сообщено, что к конвейеру будет поставлен «еврейский скот». По-немецки, когда ест человек, это называется «эссен», о скотине же говорят «фрессен»; именно это слово употреблялось по отношению к рабам. Часто первые слова, которые они читали, покидая товарные вагоны, были: «Кайне арбайте — каин фрессен» — «Без работы нет жратвы».

Первый известный случай физической расправы произошел также на вокзале. И жертвы — многозначительный факт — прибыли с Востока. Железнодорожный рабочий Адам Шмидт свидетельствует: «В середине 1941 года прибыли первые рабочие из Польши и с Украины. Их привезли в битком набитых товарных вагонах. Крупповские мастера гнали рабочих из вагонов ударами и пинками... Я своими глазами видел, как людей, еле державшихся на ногах, волокли работать».

Если рабочие, которых привозили с Запада в первые годы войны, получали трехразовое питание, безупречно чистое белье и даже могли завязывать романы с хорошенькими арийками, то теперь с этим было покопчено. Первоначально причины были идеологического характера. В нацистском представлении о порядке каждой этнической, расовой и национальной группе было отведено свое место. После того как новоприбывшие получали деревянные башмаки, одеяла со штемпелем, изображающим три крупповских кольца, и фирменную тюремную одежду (синюю в широкую желтую полоску), Управление лагерей для иностранных рабочих передавало их заводской полиции, заводской охране или вспомогательной заводской полиции. А затем производилась сегрегация. Евреи, стоявшие на самой низшей ступени, обязаны были носить желтые нашивки, и при первой возможности головы еврейских девушек выбривались. Однако такая возможность представлялась не всегда, поскольку это правило вступало в противоречие с другим принципом расовой ненависти: заставлять крупповских парикмахеров касаться еврейских голов значило покушаться на их арийские привилегии — вещь недопустимая. Поэтому «фасонная стрижка» поручалась парикмахерам-иностранцам, а они не всегда имелись под рукой.

Русские носили на спинах белые буквы «SR» («Советская Россия»), а поляки — большое «Р». Другим рабочим из восточных областей предписывался синий прямоугольник с надписью «Ост», нашитый на правой стороне груди, а все остальные получали белые, синие, красные или зелено-белые повязки. Пользоваться именами было запрещено — имя заменял номер, вышитый белыми нитками на одежде. Обесчеловечивание и обезличивание было полным. Так традиционное утверждение династии Круппов, будто каждый рабочий ее заводов — это член единой большой семьи, столкнулось с нацистской догмой. И догма победила — тем легче, что она уже отчасти содержалась в заветах Альфреда великого.

Разбивка насильственно завербованных рабочих на этнические группы угождала вкусам идеологов нацизма, но для простых исполнителей она была слишком сложна; они предпочитали не вдаваться в тонкости, и на практике многие крупповские и эсэсовские стражники в 138 альфридовских лагерях не имели никакого представления, стерегут ли они насильственно привезенных сюда украинцев, поляков и евреев или же французских, голландских и бельгийских рабочих, которые приехали в Рур по доброй воле и были упрятаны за колючую проволоку уже после того, как их контракты насильственно продлили. Старые крупповцы в повязках не разбирались. После того как первое любопытство угасло, крупповцы — в частности мастера, которым был поручен надзор за рабами, — просто этим не интересовались. Их дело было заставлять работать. А все прочее разрешалось пожатием плеч или — если помеха становилась серьезной — сокрушительным пинком.

К перронам вокзала один за другим прибывали составы ржаво-красных битком набитых товарных вагонов, и Управление лагерями захлебывалось в этом непрерывном человеческом потоке. Иностранцев было слишком много. Немецким они владели отвратительно. Они стояли, не зная, чего от них хотят. Из Главного управления последовал приказ: «Заставьте их пошевеливаться!» В ход были пущены кулаки, потом пинки и, наконец, дубинки и хлысты из крупповской стали.