Оружие Круппа. История династии пушечных королей

19 ноября 1942 года, записка начальника инструментального цеха №11 Управления лагерями: «... Мы снова и снова замечаем, что питание, получаемое русскими военнопленными, которые на нашем заводе используются только на тяжелых работах, совершенно не отвечает их потребностям. Мы уже указывали на это в нашем письме г-ну Ину от 30 октября 1942 года. Мы вновь и вновь убеждаемся, что люди, живущие на таком рационе, очень скоро утрачивают работоспособность, а иногда умирают... Мы вынуждены настаивать, чтобы лица, занятые на этой тяжелой работе (производство авиационной брони, бесспорно, очень тяжелая работа — У. М.),

получали достаточное питание, иначе мы потеряем этих рабочих».

7 мая 1943 года доклад доктора Герхардта Виле, личного врача Альфрида и главного врача крупповских больниц: «Касательно смерти восточных рабочих. В Лазаретенштрассе умерло 54 рабочих, 4 — от внешних воздействий и 50 — от болезней. Причины смёрти этих 50, умерших от болезней, включают туберкулез — 38 человек (в том числе 2 женщины), недоедание — 2, желудочное кровотечение — 1, кишечные заболевания — 2, тиф — 1 (женщина), пневмония — 3, аппендицит — 1 (женщина), болезнь печени — 1, абсцесс — 1. Таким образом, четыре пятых из них, то есть 80 процентов умерли от туберкулеза и недоедания». Доктор Виле объединил туберкулез и недоедание в одну группу, потому что в 1943 году они были тесно связаны между собой. В нормальном обществе, поставив такой диагноз, врач немедленно прописал бы усиленное питание и отдых. В Эссене все было перевернуто с ног на голову, и врачи, так же как мастера и заводские охранники, ограничивались только подведением итогов своей кладбищенской бухгалтерии, а заключенные по-прежнему валялись на голых досках, демонстрируя все симптомы тяжелого туберкулеза, тщательно описанные в учебниках доктора Виле: кашель, затрудненное дыхание и кровохарканье.

Истинное число умерших в лагерях фирмы остается неизвестным. Возможно, некоторые документы были уничтожены бомбами, — несомненно, что значительную их часть уничтожил Крупп. Те, кто выжил, как правило, не знали о последних часах умиравших от голода. Часто жертвы впадали в последнее забытье и умирали, пока остальные рабы были на заводах; полицейские или эсэсовцы убирали трупы, а лагерные списки были затеряны или сожжены до прихода союзных войск. Однако отнюдь не все умирали покорно, и случаи, когда заключенный проявлял мужество перед лицом неминуемой смерти, запоминались и даже фиксировались в документах. Тоненькая папка рапортов на пожелтевшей, ломкой от времени бумаге, на которой, однако, еще вполне можно различить печати и подписи соответствующих должностных лиц, хранит описание одного из тех потрясающих эпизодов, которые позволяют глубже понять масштабы военной трагедии. Эта папка содержит отчет о «смерти советского русского военнопленного 326/39004 Шосова Сергея, последовавшей от пулевого ранения». Утром 29 апреля 1944 года — это было воскресное утро, теплое и сырое — Шосова назначили в команду, расчищавшую разбомбленную пекарню. Около полудня полицейский надзиратель Вильгельм Якке увидел, как он нагнулся за обгоревшей хлебной буханкой. В следующий момент, как установил Вуппертальский военный суд, «военнопленный был убит выстрелом в грудь». По представлению инспектора советник военного суда постановил, что, «согласно произведенному следствию, Вильгельм Якке действовал в соответствии с инструкциями и не имеется оснований для возбуждения против него уголовного дела».

Так как дело просходило в Руре, решение было направлено в Эссен для одобрения. Фриц Бюлов намеревался объявить Якке публичную благодарность. 14 июня кто-то из подчиненных убедил его послать охраннику письменную благодарность, поскольку это «кончит дело». Так и произошло: благодарность была занесена в послужной список убийцы, а труп исчез. Нам почти ничего не известно о Сергее Шосове — ни его возраст, ни его звание, ни его внешность, ни его семья, если она у него была, и мы больше никогда ничего о нем не узнаем. Крупповский номер 326/39004 говорит нам ровно столько же, сколько его имя. Но он был человек. Он голодал. Он знал, что протянуть руку к этому куску хлеба — значит рискнуть жизнью, и все-таки ее протянул. И представить, как он, пригибаясь на развалинах крупповской пекарни, протягивает среди расщепленных балок сведенные судорогой пальцы, чтобы тут же упасть сраженным манлихеровской пулей,— значит в какой-то мере приобщиться к тем страданиям, которые терпели крупповские рабы.