После Сталинграда гитлеровцы заметно утратили присутствие духа. Впервые новые рабочие начали прибывать, скованные наручниками, а обращение фирмы с ними стало еще более ужасным. Надсмотрщики, имевшие репутацию «крепких парней», всячески поощрялись начальством. Самый «крепкий» из них всех — и тот, чье отсутствие в Нюрнберге было особенно заметно, — был начальник заводской полиции Хассель, который носил эсэсовский мундир, хотя и состоял на жалованье у Круппа. Его все считали садистом, и в 1943 году ему было увеличено жалованье по представлению Бюлова, указавшего, что «за последние месяцы г-н Хассель трудился особенно плодотворно». Одно из плодотворных хасселевских усилий в период после Сталинграда увенчалось организацией «вспомогательной заводской полиции № 2». В эту полицию назначались до восьми рабочих-немцев от каждой смены, которым раздавались дубинки и хлысты. Официально им поручалось подавлять ((унты, на практике же их поощряли пускать в ход хлысты без всякого повода.
При Хасселе жестокость была лучшим средством сделать карьеру. Охранники, убивавшие заключенных, оправдывались под тем предлогом, что они были вынуждены защищаться или «исполняли свой долг». Как понимали подчиненные Хасселя «свой долг», можно показать на примере надсмотрщика над иностранными рабочими на заводе «Крава» в Эссене, который избивал восточных рабочих, мужчин и женщин, деревянной доской, куском резинового шланга и кулаками. Он будил восточных рабочих, поливая их из шланга, сбросил французского рабочего в лестничный пролет и безжалостно забил русского военнопленного насмерть деревянным бруском, как указывалось в приговоре немецкого суда, приговорившего его к восьми годам тюрьмы. В Нюрнберге он показал, что действовал согласно инструкциям, полученным от своих начальников, которые велели ему «действовать энергично», если рабы будут лениться, и которые показали ему, как именно он должен действовать. Поскольку он был уже осужден, в его словах можно и усомниться. Однако в архивах фирмы был найден его послужной список. Если Крупп не одобрял его действий, в распоряжении Альфрида было четыре года, чтобы призвать его к порядку или уволить, однако ничего сделано не было.
Комендантом концентрационного лагеря Гумбольдтштрассе, где жили еврейские девушки, был Оскар Рик. Судя по всем отзывам, он был точным подобием гестаповцев, какими их изображают в кино. Невысокий, с лицом, испещренным шрамами, он всегда расхаживал, держа в одной руке кусок резинового шланга, а в другой — длинный тонкий кожаный хлыст, которым похлестывал себя по высоким сапогам. Это описание, которое дали его жертвы, во всех частностях подтвердили и его подчиненные. Согласно показаниям надсмотрщицы Каролины Гейлен, Рик был «особенно жесток» и «бесчеловечен». Хлыстом он орудовал, как фокусник. Иногда для развлечения он заходил в барак, когда девушки раздевались, и хлестал их. Хотя большинство его заключенных были в возрасте от четырнадцати до двадцати пяти лет, среди них оказалась одна тридцатилетняя женщина, и, когда Рику доложили, что она работает медленнее остальных, он в тот же вечер запорол ее до смерти. Но особенно его отличала меткость ударов. С расстояния в два с половиной метра он умел кончиком хлыста подбросить пфенниговую монетку. Когда заключенные возвращались с завода, он высматривал среди них самую усталую и старался попасть ей кончиком хлыста прямо в зрачок прежде, чем она успела бы отвернуть голову. «Это была излюбленная забава коменданта лагеря — он бил всех хлыстом по глазам. Одна женщина не успела отдернуть голову и ослепла».
Рик был эсэсовцем, и его фамилия не фигурирует в платежных ведомостях Круппа. Его охранники тоже были эсэсовцами (хотя эсэсовкам-надзирательницам платила фирма). Однако лагерь был построен Круппом. В нем, как и во всех эсэсовских лагерях, кормила заключенных фирма — через несколько недель их рацион уже состоял лишь из обычного куска хлеба и миски «бункерного супа». И главное: условия работы определялись фирмой («в запертом помещении в броневом цехе № 4... под надзором»), как и продолжительность рабочего дня — с 6 утра до 5 часов 45 минут вечера. Хотя тяжелая работа была явно не по силам пленницам Гумбольдтштрассе, никакой другой им не поручали. Они, например, замешивали бетон и таскали кирпичи и железные листы во дворе завода. Рукавиц им не выдали, и с наступлением холодов руки девушек начали примерзать к металлу так, что с них лоскутами сходила кожа. К зиме ладони превратились в сплошную рану.