Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Но вся эта деятельность была для Круппа второстепенной. В основном его энергия поглощалась подготовкой к ответственному двойному удару (который являлся частично и двойной игрой). День для этого был назначен 31 января 1959 года; время — на рассвете. В Мелеме он поклялся, что, когда в этот день над Руром взойдет солнце, с его шахтами и сталепрокатными станами будет покончено. Однако в течение пяти Лет ой готовился к прямо противоположному финалу. И столь сложна была его стратегия, столь замысловата тактика, что союзники, соотечественники-немцы и даже его друзья и родственники были поражены тем, что в конце концов произошло. Альфрид Феликс Альвин Крупп фон Болен унд Гальбах — это не австрийский ефрейтор, говорили они между собой. Он состоял членом четырнадцати аристократических клубов. Он вновь и вновь заверял Вашингтон, Лондон, Париж и своих сограждан, что взял на себя моральное обязательство и намерен его выполнить. Казалось, невозможно даже себе представить, чтобы человек его происхождения и воспитания мог пойти на обман.

Тем не менее Крупп шел именно к этому. Все признаки были налицо — надо было только уметь их распознать. Его отношение к авеню де-ля-Жоёз Антре было весьма странным. Говоря о себе во множественном числе, как о монархе, Крупп заявлял: «Ускорение экономической интеграции влечет за собой больше риска, чем выгоды. Однако в интересах международного сотрудничества мы сохраняем свое положительное отношение к Европейскому экономическому сообществу». Странное заявление. Упразднение таможенных тарифов внутри стран «шестерки» открыло перед Альфридом заманчивые перспективы, а никак не рискованные ситуации. Но уж если (неслыханное дело!) Крупп собирался жертвовать своей выгодой ради мировой гармонии, то, очевидно, потому, что собирался добиться чего-нибудь от Вальтера Хальштейна.

Выступая перед тремястами ветеранами фирмы на ее юбилейном торжестве, Альфрид сделал еще один осторожный ход. Как и раньше, он торжественно заявил, что не может нарушить данное в Мелеме слово; как и раньше, он просил освободить его от этого слова. Но затем, к удивлению тех, кто был знаком с соглашением, Крупп намекнул, что этот документ не является для него, в сущности, обязывающим. И напыщенно добавил: «Мы хотим участвовать в Общем рынке на равной ноге с другими крупными фирмами, чтобы иметь возможность с ними конкурировать».

Это был первый намек на измену, первое предвестие того, что Крупп может объявить о выходе из «шестерки», если Мелемский «диктат» не будет аннулирован и концерну не предоставят надлежащего места под солнцем. Не удивительно, что многие не заметили этого намека. Оп был завуалирован, иначе Альфрид бы его и не сделал. О его поведении можно было гораздо лучше судить по тем действиям, от которых он воздерживался, чем по тем, которые он совершал. До истечения пятилетнего срока оставалось всего два месяца, а Крупп продал лишь две шахты — «Эмшер-Липпе» и «Константин Великий». На Сене и на Потомаке чувствовали себя весьма неловко; в палате лордов был сделан запрос. Виконт Элибэнк требовал от своего правительства заверений, что оно заставит Альфрида сдержать данное им слово. Отвечая ему от имени министерства иностранных дел, лорд Госфорд сказал, что надо проконсультироваться с другими странами. Лондонская газета «Ивнинг стандарт» сочла ответ Госфорда неудовлетворительным: «Почему Великобритания должна проявлять снисходительность к г-ну Круппу? — вопрошала она в редакционной статье.— За прошедшие годы он не совершил ничего такого, что оправдало бы перемену отношения к нему, разве только стал богаче».

♦ ♦ ♦

Альфрид Крупп и не собирался ничего такого совершать. Лорду Элибэнку следовало бы также спросить у своего коллеги — пэра, кому Альфрид продал эти две шахты. «Эмшер-Липпе» попала в руки объединения «Хиберпер», в котором контрольный пакет акций в соответствии с эрхардовской странной финансовой системой принадлежал боннскому правительству. Если учесть, какой тесный союз существовал между Эссеном и Бонном, то не было никакой гарантии, что творец «экономического чуда» не продаст ее тотчас же обратно Круппу.

Что же касается продажи другой шахты, то у промышленников от этой сделки должны были бы полезть глаза на лоб. Опа наглядно свидетельствовала, что в Руре что-то затевается. Если династии Круппов и было что-нибудь дорого, то это именно шахта «Константин Великий». Эта неиссякаемая жила чистого антрацита отняла у Альфреда десять лет жизни. Из-за нее над основателем династии разразился кризис, поставивший его под опеку банковского объединения, обременивший задолженностью в 30 миллионов марок, которую он сумел выплатить всего за несколько недель до смерти. Но Альфред никогда не жалел об этом. Он считал, что без собственного сырья нечего и мечтать о вековечности его династии.