Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

Когда в качестве принципиальной альтернативы [традиционному для нас] крою и пошиву предлагается укутывание тела слоями ткани, заодно появляется и совершенно иная экспрессия взаимоотношений между телом и одеждой, которая, если и не вовсе упраздняет незатейливый эротизм и биомеханику обтянутого платьем тела, то как минимум открывает альтернативные выразительные возможности. Умышленное пренебрежение кроем и пошивом также наводит на мысль о некоторой беззаботности и склонности к неформальной и непринужденной манере, которая позволяет подгонять одежду прямо на теле, при этом как угодно ее стилизуя (Martin 1995: 215).

Это подтверждают слова самого Иссея Мияке, который пояснил, что вещи, которые он создает, не бывают законченными, поскольку дизайн модели приобретает завершенный вид лишь тогда, когда ее кто-то надевает (Calloway 1988: 51). Такой подход описывается японским понятием фусоку-сюги

, обозначающим принцип выразительной недосказанности. Незавершенность предметов одежды побуждает человека к активному взаимодействию с ними, ведь их необходимо приспособить к собственному телу. Процитирую Мияке: «Моя одежда может стать частью человека, частью в физическом смысле. Возможно, я делаю инструменты. Люди покупают эту одежду, и она становится инструментом для проявления их креативности» (Мияке, цит. по: Calloway 1988: 16). В сущности, это то же, о чем говорил Мерло-Понти: объект невозможно постичь вне практического взаимодействия с ним. Для Мияке это выражается в том, что активировать предмет одежды может только надевший его человек. Не имея швов, многие вещи из коллекций этого модельера лишены четкой структуры кроеного предмета одежды и представляют собой нечто вроде чехлов, которые в плоском виде походят на бесформенные мешки. Однако, будучи надетыми на тело, они проявляют свой индивидуальный характер. Способность этих предметов к метаморфозам подчеркивается такими характеристиками ткани, как складки и плиссировка, благодаря которым одежда пульсирует в ритме движений тела, разворачиваясь и сжимаясь с большей амплитудой (Holborn 1995: 81–82). Этот эффект дополнительно усиливается за счет использования мягких, очень легких, эластичных тканей – полиэстерового джерси и акрилового трикотажа, известного под названием «пьюлон» (Pewlon) (Ibid.: 30, 36).

Работы Рей Кавакубо – это еще один пример двусторонних взаимоотношений между одеждой и телом: одежда оживает благодаря телу и в то же время физически влияет на телесно воплощенную манеру поведения человека, который ее носит. Это ярко проявилось в коллекции Кавакубо 1997 года «Body Meets Dress – Dress Meets Body» («Тело знакомится с платьем – платье знакомится с телом»). Все вещи были выполнены из эластичных тканей и имели дополнение в виде объемных вставок, которые заставляли их раздуваться и топорщиться в неожиданных местах. Таким образом, эта коллекция размывала границы между телом и одеждой – казалось, что каждое платье служит продолжением тела, своего рода протезом, и не может быть просто так отделено от него. Одежда и тело стали неотличимыми друг от друга, потому что наполненные гусиным пухом мягкие и податливые вставки меняли форму в ответ на каждое движение демонстрировавших коллекцию моделей. Таким образом, здесь мы столкнулись с отношением к одежде не как к предмету, который, до тех пор пока кто-нибудь его не наденет, существует независимо от тела, но как к своего рода «новообразованию», ставшему неотделимым от тела. Одежда сливается с телом человека, который ее носит, и они перестают восприниматься порознь.

Создавая эту коллекцию, Кавакубо, как и Мияке, в первую очередь сосредоточила внимание на способах, которыми одежда взаимодействует с телом, и на телесном опыте, связанном с ношением одежды. В эпоху, когда, благодаря развитию медицинских технологий, различные протезирующие устройства все чаще интегрируются в наши телесные схемы, то, что делает Кавакубо, воспринимается как попытка исследовать новые возможности воплощения, стирающего границы между живым и неживым. Как пишет Кэролайн Эванс, вставки, использованные Кавакубо для расширения очертаний тела, «обрисовали новые горизонты субъективности – такой субъективности, которая определяется не желанием удержать тело в неких рамках, а расширением телесных границ посредством установления новых связей и освоения новых коммуникативных каналов» (Evans 2003: 269).