Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

Вернемся к приведенному выше примеру. «Белая хлопковая футболка» – это все, что выражает знак на уровне денотации. Пусть кому-то это утверждение покажется трюизмом, но оно действительно дает нам общее представление о некоем предмете одежды и его практическом назначении, исторически сформировавшемся и культурно обусловленном. Футболка появилась около 1913 года благодаря обыкновению матросов, служивших на британских и американских военных кораблях, укорачивать рукава своих нательных фуфаек, чтобы те не мешали им в работе. И только после окончания Второй мировой войны футболка с укороченным рукавом перекочевала в повседневный гардероб (Sims 2011: 104). Перейдя на уровень коннотации, мы принимаемся расшифровывать знак «белая хлопковая футболка», исходя из обычных ассоциаций (cool/coolness), связанных с этим предметом, или из вышеозначенных дополнительных опций – таких, как политическое послание Кэтрин Хэмнетт.

Однако, имея дело в первую очередь с самими материальными объектами (или референтами100, находящимися в реальном мире), а не с их репрезентациями, мы сталкиваемся с еще одной проблемой. Ведь хлопковая футболка – это не только знак, кодирующий понятие «coolness» (в каком бы то ни было смысле, от прохлады до крутизны), но и функциональный предмет одежды, который мы надеваем в жаркую погоду. Чтобы объяснить эту двойственность, в «Основах семиологии» Барт вводит термин «знак-функция» (Barthes 1973: 189). В книге «Система моды» он переворачивает его и использует в написании «функция-знак»101

(Barthes 1990: 264–265); и здесь он служит связующим элементом для дихотомии вестиментарного (социологического) и риторического (семиологического) кодов одежды102. То есть знак-функция – это шарада, репрезентация парадокса, который «всегда подразумевает преодоление бесхитростной простоты вещей» (Barthes 1994: 158). Подавляющее большинство вещей существует потому, что у них есть функциональное назначение, но, несмотря на это, как утверждает Барт в статье «Семантика вещи», «у вещи всегда есть смысл, который не покрывается ее применением <…> функция объекта всегда несет какой-то смысл <…> функция дает начало знаку, но затем этот знак вновь обращается в зрелище функции

103» (Ibid.: 182, 189, 190). Возьмем другой пример: непромокаемый плащ служит для того, чтобы мы не вымокли в дождливую погоду, но этот функциональный аспект связан с эмоциональными смыслами, которыми мы наделяем дождь и ненастный день, – поэтому для кого-то это печальный знак, ассоциирующийся с несостоявшимися или безнадежно испорченными из‐за плохой погоды мероприятиями, тогда как для другого человека он может быть символическим напоминанием о счастливых моментах, к примеру о том, как весело было в детстве скакать по лужам.

Кроме того, Барт указывает на то, что, «как и всякий знак, вещь находится на скрещении двух координатных осей, обладает двумя характеристиками»104

(Barthes 1973: 183). Одну ось он называет классификационной или таксономической; координаты каждой конкретной вещи на этой оси определяются двумя параметрами: 1) как и из чего она произведена – если речь идет о предмете одежды, имеет значение, из какого материала он сшит, какие пуговицы использовались при его изготовлении и т.д., и 2) каковы его потребительские свойства – о них, в частности, можно судить по положению, которое та или иная вещь занимает в иерархии музейного собрания, к какому разделу архива приписана и т.п. Но потребление прежде всего является частью нашей повседневности, выражаясь в том, как мы организуем собственный гардероб, как обращаемся с вещами и, главное, как мы их носим. И Барт обращается к этому уровню, вооружившись заимствованной у Соссюра концептуальной оппозицией языка (langue) и речи (parole). В данном случае язык – это структурно-институциональная матрица или свод правил, которым подчиняется вся речевая деятельность, а речь – реализация этих правил на практике человеком, подстраивающим их под собственную индивидуальность. Проецируя этот принцип разделения на одежду, Барт вначале противопоставляет «костюм» (costume) и «одеяние» (habillement) (Barthes 2006: 8–10), а затем «одежду» (vêtement) и «одеяние» (Barthes 1990: 18). Постараемся не запутаться в терминах и уловить суть: в данной оппозиции представлены, с одной стороны, «грамматические правила», диктующие, как и когда следует носить ту или иную вещь, а с другой – все возможные варианты их индивидуальной интерпретации и деконструкции. К примеру, согласно грамматике гардероба, бриджи и редингот – это одежда (или костюм) для верховой езды, которая будет уместна, если вы собираетесь принять участие в охоте на лис; но с легкой руки Бо Браммела этот ансамбль превращается в повседневное одеяние, так же как и в трактовке некоторых современных модельеров, в частности Вивьен Вествуд, которая включила стеганые «охотничьи куртки» из денима в коллекцию Anglomania (осень – зима 2012/13), выпущенную ею совместно с брендом Lee.