Озорник

Далеко на дороге поднялась пыль. Она клубилась и все приближалась к нам. Вскоре мы разглядели мчавшегося на коне человека. Лошадь под ним будто дымилась. Полы халата всадника развевались по ветру. Подъехав к нам, он резко осадил коня.

Это был мужчина средних лет.

— Салям алейкум, уважаемые! Куда путь держите? — спросил он нас.

Мы ответили на приветствие.

— Джигиты, сможет ли кто-нибудь из вас обмыть покойника и приготовить его в последний путь?

Наш «учитель» взглянул на нас, мы ответили ему поклоном. Мулла откашлялся и выпрямил спину.

— Найдется. Мы из рода ишана, — ответил мулла, — воспитывались в ташкентском медресе. Мы к вашим услугам.

— Ой, вай! Сам аллах послал вас к нам, — обрадовался незнакомец. — Идемте. Это отсюда недалеко. Один из наших джигитов чем-то отравился и отдал душу аллаху. Помогите нам похоронить его со всеми почестями.

Незнакомец слез с лошади и подсадил на нее муллу. Мы тронулись в путь. Дорога оказалась не такой близкой, как нам говорил несчастный. Пришлось даже несколько раз останавливаться передохнуть. Наконец вдали показалась полуразвалившаяся крепость и рядом с ней несколько юрт. Солнце уже остывало, когда мы подходили к стоянке кочевников. Люди вскочили с мест и почтительно, приложив руки к груди, приветствовали нас.

Это были пастухи, кочевавшие со стадами то там, то здесь, оставив где-то в далеких кишлаках жен и детей. И вот здесь, в глухой степи, где поблизости не видно даже захудалого кишлака, случилось несчастье — умер человек. И некому собрать покойного в последний путь, некому похоронить его по всем законам шариата. Вот и пустились они на поиски какого-нибудь хоть мало-мальски смыслящего в этом деле человека.

— Где покойник? — деловито спросил мулла.

— Там, в крепости, — ответили ему из толпы.

Эта заброшенная крепость, видимо, служила теперь загоном. Она была обнесена глиняной оградой. Правда, сохранились и двустворчатые ворота, но до того обветшалые, что толкни их, они тут же развалятся. Посреди крепости бог весть откуда образовался вонючий пруд, вокруг которого даже росло несколько корявых деревьев. Одно из сравнительно уцелевших помещений крепости было превращено в хлев. Покойник, видимо, находился в этом хлеве. Откровенно говоря, ни я, ни Аман, ни мулла, не только не обмывали покойников, но никогда их и не видели. Тем не менее мулла старался внушить нам, что он всю жизнь только и занимался этим делом — обмывал покойников. Он беспрестанно что-то бормотал, молитвенно проводил ладонями по лицу, и это на окружающих производило впечатление. Но мы-то знали, что тут создается одна видимость ради денег.

По требованию муллы Аман попросил у пастухов саван, а самих выпроводил за ворота и предупредил, чтобы во время омывания усопшего никто в крепость не входил.

— Кто ослушается, — сказал мулла внушительно, — того постигнет кара аллаха и тогда ему не избежать беды!

Когда мы в крепости остались одни, первым делом досками подперли ворота, чтобы никто не мешал в нашем «священном» деле. Оставшись одни, мы посмотрели друг на друга.

— Вы никогда не занимались таким делом? — спросил мулла, кивнув в сторону хлева.

— Нет, — ответили мы.

— Я тоже, — признался он, — но я договорился с пастухами на целый червонец. Если сейчас же не приступим к делу, деньги уплывут. А когда мы их получим, половину я возьму себе, а другую половину отдам вам.

— Согласны, но обмывать покойника будете вы, — сказал я.

И вот мы гуськом направились к хлеву. Впереди шел мулла, за ним — Аман, за Аманом — я. Мы оглядывались по сторонам и подталкивали друг друга вперед. Дрожа и спотыкаясь, вошли в хлев. В полутемном помещении прямо на земле лежал умерший. Лицо его было накрыто старой рубашкой. Видимо, каждый из нас в эту минуту вспомнил рассказы стариков о том, будто душа усопшего должна витать где-то недалеко от тела. Мы все стали озираться по сторонам и вздрагивать от малейшего хруста сухой травы под ногами, но все-таки, держась друг за друга, подошли к покойнику.

Вдруг Аман громко вскрикнул и бросился было назад, но тут же рухнул без чувств. Мулла одним прыжком очутился у выхода и застыл там, словно каменное изваяние. Я взглянул на умершего и чуть не упал. Под рубашкой зашевелилась его голова. «Он хочет встать», — решил я. И так перепугался, что думал, у меня лопнет сердце. Кинулся назад, но споткнулся о лежащего Амана, перекувырнулся через него и оказался у ног застывшего от ужаса муллы. Тот, белый, как платок моей бабушки, начал шевелить губами, шептать молитву, плеваться во все стороны, как бы отгоняя от себя духов.

Не помню, как я вскочил и кинулся во двор. Там я начал кричать что есть силы, но голос мой был почему-то глухим, словно меня кто-то душил. Услышав вопль, пастухи стали отчаянно ломиться в ворота, но ворота не поддавались. У меня же не было сил убрать подпорки. Ноги и руки ослабели и, кажется, отнялись совсем.