Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Назаўтра раніцай а пятай з чвэрткай гадзіне да дзвярэй гасцініцы пад’ехаў «віліс»; з яго выскачыў капітан інжынерных войск эквадорскай арміі і далажыў, што ён з’явіўся ў наша распараджэнне. Ён меў загад прывезці нас у Ківеда, не зважаючы ні на якую гразь. «Віліс» быў застаўлены каністрамі з бензінам, бо на дарозе, што чакала нас наперадзе, не было ні бензінавых калонак, ні нават следу колаў. У сувязі з паведамленнямі аб «бандыдас» наш новы сябар капітан Агурта Алексіс Альварэс быў узброены да зубоў нажамі і вогнестрэльнай зброяй. Мы ж прыехалі ў Эквадор з самымі мірнымі намерамі, у куртках і гальштуках, каб купіць на ўзбярэжжы бярвенняў для плыта, і ўся наша маёмасць на «вілісе» складалася з мяшка з бляшанкамі кансерваў, калі не лічыць наспех купленых намі брызентавых штаноў колеру хакі — па пары на кожнага — і старэнькага фотаапарата. Апрача таго, генеральны консул прымусіў нас узяць яго вялізны парабелум з поўным запасам патронаў, каб мы маглі знішчыць кожнага, хто надумаецца стаць нам на дарозе. «Віліс» са свістам прамчаўся па пустых вулачках, дзе прывіднае святло месяца залівала пабеленыя гліняныя сцены, мы выехалі за горад і хутка памчаліся па добрай пясчанай дарозе на поўдзень цераз горы.

Добрая дарога ўздоўж хрыбта вяла да горнай вёскі Латакунга, дзе індзейскія домікі без вокнаў цесна стаялі вакол белай вясковай царквы з пальмамі на плошчы перад ёю. Тут мы звярнулі на дарогу для мулаў, якая, то падымаючыся, то апускаючыся, вілася на захад па ўзгорках і далінах Андаў. Мы апынуліся ў свеце, які нам ніколі не сніўся. Гэта быў свет горных індзейцаў — на ўсход ад сонца і на захад ад месяца[17]

, размешчаны па-за часам і па-за прасторай. За ўсю дарогу мы не бачылі ніводнай фурманкі, ніводнага кола. Нам трапляліся толькі басаногія пастухі ў стракатых панчо, якія гналі перад сабой бязладныя статкі павольных лам, ды зрэдку па дарозе праходзілі цэлыя сем’і індзейцаў. Муж звычайна ехаў наперадзе на муле, між тым як яго маленькая жонка, дробна перабіраючы нагамі, бегла ззаду з цэлай калекцыяй капелюшоў на галаве і малым дзіцем у кашолцы за спінай. I ўвесь час яна на хаду прала воўну. Ззаду, без усякіх паганятых, цягнуліся аслы і мулы, нагружаныя сухім ламаччам, чаротам і глінянай пасудай.

Чым далей мы рухаліся, тым больш рэдка сустракаліся нам індзейцы, якія ўмелі гаварыць па-іспанску, і неўзабаве лінгвістычныя веды Агурта сталі такімі ж бескарыснымі, як і нашы. Тут і там былі відаць кучкі хацін, што ляпіліся на схілах гор; гліняныя пабудовы трапляліся ўсё радзей і радзей, усё часцей і часцей сустракаліся хаціны з галін і сухой травы. Здавалася, што і гэтыя халупы, і карычневыя ад сонца людзі, з пакрытымі сеткай маршчын тварамі, выраслі з самой зямлі пад праменнямі спякотнага сонца Андаў. Яны з’яўляліся такой жа неад’емнаю часткаю скал, каменных восыпаў і горных паш, як і сама трава горных лугоў. Не маючы амаль ніякай маёмасці, нізкарослыя горныя індзейцы вызначаюцца жалезнай вынослівасцю дзікіх жывёл і дзіцячай непасрэднасцю першабытнага народа; і чым менш яны размаўляюць, тым больш смяюцца. Мы ўсюды сустракалі ззяючыя твары з беласнежнымі зубамі. Белы чалавек наўрад ці здолеў бы патраціць або зарабіць у гэтых мясцінах хоць адзін шылінг. Тут не было ні афіш, ні дарожных знакаў, і калі на дарогу падала якая-небудзь бляшанка або абрывак паперы, іх зараз жа падбіралі як карысную для гаспадаркі рэч.

Мы падымаліся ўгару па выпаленых сонцам схілах без ніводнага кусціка або дрэва і спускаліся ў даліны, пакрытыя голымі пяскамі, зарослыя толькі кактусамі, пакуль не ўзабраліся, нарэшце, на самы грэбень гор; вакол слаліся снегавыя палі ў дзьмуў такі пранозлівы халодны вецер, што мы вымушаны былі запаволіць хуткасць, каб не ператварыцца ў ледзяшы; мерзнучы ў сваіх лёгкіх кашулях, мы марылі аб спякоце джунгляў. Нам давялося доўга кружыць сярод гор па камяністых восыпах і травяністых схілах, шукаючы дарогу далей. Але калі мы дасягнулі заходняга схілу, дзе Анды крута абрываюцца да падножжа, сцежка, разлічаная на язду верхам, па якой мы рухаліся дагэтуль, далей пайшла па навіслых над бяздоннем карнізах, і з усіх бакоў нас акружалі толькі стромкія скалы і вузкія цясніны. Усе нашы надзеі былі цяпер на Агурта, які, скурчыўшыся, сядзеў за рулём і ледзь паспяваў своечасова звярнуць кожны раз, як толькі мы набліжаліся да краю прадоння. Раптам рэзкі парыў ветру ўдарыў нам у твар; мы дасягнулі краю грэбеня, адкуль Анды радам абрывістых уступаў крута спускаліся да джунгляў, якія ляжалі далёка ўнізе, на дне прадоння глыбінёй каля 4 000 метраў. Але нам не давялося адчуць галавакружэння ад позірку на гэтае далёкае мора джунгляў: як толькі мы дасягнулі краю грэбня, нас ахуталі густыя воблакі, непраглядныя, як дым з катла ведзьмы. Але цяпер дарога пайшла крута ўніз без усякіх перашкод. Увесь час уніз, уздоўж цяснін, скал і грэбеняў, а паветра рабілася ўсё больш вільготным і цёплым і ўсё больш напаўнялася цяжкім душным водарам цяпліц, які падымаўся з джунгляў, што рассцілаліся ўнізе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии