Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Калі акула трапляла да нас на палубу, наш папугай пачынаў страшэнна хвалявацца. Ён паспешліва выскакваў з бамбукавай каюты і з шалёнай хуткасцю карабкаўся па сцяне, пакуль не дабіраўся да бяспечнага назіральнага пункта — даху з пальмавага лісця; там ён сядзеў, ківаючы галавой, або бегаў узад і ўперад уздоўж вільчака і крычаў ад узбуджэння. Ён ужо даўно стаў добрым мараком і заўсёды быў вясёлы і ў гуморы. Мы лічылі, што нас на плыце сямёра — шэсць чалавек і зялёны папугай. Халаднакроўнаму крабу Юханесу прыходзілася ўсё-такі задавальняцца тым, што яго лічылі не зусім паўнапраўным кампаньёнам. На ноч папугай залазіў у клетку, якая знаходзілася пад дахам каюты, але ўдзень ён важна пагульваў па палубе або вісеў на вантах і штагах, вырабляючы самыя дзівосныя акрабатычныя нумары. Спачатку на штагах і вантах у нас былі тэндары[34], але ад іх пераціраліся вяроўкі, і мы замянілі іх звычайнымі марскімі вузламі. Калі штагі і ванты пад уздзеяннем сонца і ветру выцягнуліся і пачалі правісаць, мы ўсе вымушаны былі ўзяцца за ўмацаванне цяжкіх, як жалеза, мачтаў з мангравага дрэва, якія ўсё больш і больш нахіляліся і пагражалі заблытацца ў снасцях і ўрэшце ўпасці. У самы крытычны момант, калі мы з усяе сілы цягнулі, папугай закрычаў сваім рэзкім голасам:

— Цягні! Цягні! Хо-хо-хо-хо, ха-ха-ха! — Ён прымусіў і нас зарагатаць, а сам смяяўся да таго часу, пакуль не пачаў ад радасці трэсціся і круціцца на штагах.

Спачатку нашы радысты ставіліся да папугая непрыязна. Здаралася часам, што яны сядзелі ў радыёрубцы, забыўшы пра ўсё на свеце, з магічнымі навушнікамі, наладзіўшы сувязь з якім-небудзь радыёаматарам, скажам, з Аклахомы. Раптам іх навушнікі змаўкалі, і яны не маглі злавіць больш ні гуку, колькі ні стараліся правяраць правады і круціць кнопкі. Папугай у гэты час займаўся тым, што дзёўб дрот антэны. Асабліва часта гэта бывала ў першыя дні, калі прывязаная да паветранага шара антэна ўзнімалася проста ўгору. Але аднойчы папугай сур’ёзна захварэў. Ён панура сядзеў у сваёй клетцы і два дні нічога не еў, а ў яго памёце блішчалі залацістыя драбінкі антэны. Тут нашы радысты раскаяліся ў сваіх злосных пажаданнях, а папугай у сваіх грахах; з гэтага дня Тарстэйн і Кнут сталі найлепшымі сябрамі папугая, і ён заўсёды спаў толькі ў радыёрубцы. Калі папугай з’явіўся на борце, яго роднай мовай была іспанская; Бенгт сцвярджаў, што папугай пачаў гаварыць па-іспанску з нарвежскім акцэнтам яшчэ задоўга да таго, як навучыўся паўтараць любімыя воклічы Тарстэйна на сакавітай нарвежскай мове.

На працягу двух месяцаў весялосць папугая і яго яркае апярэнне прыносілі нам шмат радасці, але аднойчы папугай спускаўся па штагу з верхавіны мачты, і якраз у гэты момант вялікая хваля заліла ззаду плыт. Калі мы заўважылі, што папугая няма на борце, было ўжо занадта позна. Мы не бачылі яго нідзе, а «Кон-Цікі» нельга было ні павярнуць назад, ні спыніць; калі які-небудзь прадмет падаў за борт плыта, мы не мелі магчымасці вярнуцца па яго — у гэтым мы пераканаліся не раз.

У першы вечар, калі загінуў папугай, у нас быў прыгнечаны настрой: мы ведалі, што тое ж самае можа здарыцца з кожным з нас, варта толькі зваліцца за борт у час адзінокай начной вахты.

Мы ўвялі яшчэ больш строгія правілы перасцярогі, змянілі выратавальную вяроўку, якою карысталіся на начных вахтах, і пастараліся пераканаць адзін аднаго, што мы не можам лічыць сябе ў бяспецы толькі таму, што ўсё ішло добра на працягу першых двух месяцаў. Адзін неасцярожны крок, адзін неасцярожны рух — і нават сярод белага дня мы можам апынуцца там, дзе апынуўся зялёны папугай.

Некалькі разоў мы бачылі вялікую белую абалонку яек кальмара, якая пагойдвалася на сінім зыбу, нагадваючы яйкі страуса ці белыя чарапы. I ўсяго толькі раз мы заўважылі малюска, які звіваўся пад абалонкай. Мы бачылі беласнежныя шары, якія плавалі паблізу ад нас, і спачатку нам здавалася, што можна зусім лёгка падплыць у лодцы і злавіць іх. Калі парвалася вяроўка планктоннай сеткі і шаўковая сетка засталася ззаду і плыла за плытом, мы былі гэтак жа аптымістычна настроены і спусцілі на ваду лодачку, прывязаўшы да яе вяроўку, каб лягчэй было вярнуцца. Але, на наша здзіўленне, мы пераканаліся, што вецер і хвалі не даюць лодцы падплыць і што вяроўка, якую мы прывязалі да «Кон-Цікі», моцна тармозіць у вадзе; нам ні разу не ўдалося падвеславаць да таго месца, дзе толькі што знаходзіўся плыт. Часам да прадмета, які мы хацелі падняць, заставалася ўсяго некалькі метраў, але тут вяроўка напіналася, і «Кон-Цікі» цягнуў нас прэч, на захад. «Што за борт упала, тое прапала» — такі быў вывад, да якога мы паступова прыйшлі і якога потым ніколі не забывалі да канца нашага плавання. Калі мы хацелі застацца жывымі, трэба было моцна трымацца за «Кон-Цікі», пакуль ён не ўткнецца носам у сушу на тым баку акіяна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии