Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Як толькі надвор’е крыху палепшала, усе вялікія рыбы вакол нас нібы ашалелі. Акіян паблізу ад плыта кішэў акуламі, тунцамі, залатымі макрэлямі і параўнальна нешматлікімі перапуджанымі банітамі; усе яны слізгалі пад самым плытом або ў хвалях побач з ім. Сярод іх ні на хвіліну не спынялася зацятая смяротная барацьба. Спіны вялізных рыбін, выгінаючыся, высоўваліся з вады; драпежнікі раптам зрываліся з месца і кідаліся ў пагоню, і вада вакол плыта не адзін раз густа афарбоўвалася крывёю. Біліся галоўным чынам тунцы і залатыя макрэлі; макрэлі плылі вялікімі чародамі, яны рухаліся куды хутчэй, чым звычайна, і трымаліся ўвесь час насцярожана. Нападалі тунцы; досыць часта мы бачылі, як рыба кілаграмаў 70—80 вагою падскаквала высока ў паветра, трымаючы ў пашчы скрываўленую галаву макрэлі. У той час як асобныя залатыя макрэлі стрымгалоў уцякалі ад тунцоў, якія гналіся за імі па пятах, чарада макрэлей не адступала перад ворагам, хоць некаторыя з іх звіваліся ў вадзе з вялікімі адкрытымі ранамі на шыі. Час-ад-часу і акул, здавалася, ахоплівала сляпое шаленства, і мы бачылі, як яны даганялі і хапалі вялікіх тунцоў, для якіх акула з’яўляецца дужэйшым за іх саміх ворагам.

Не відаць было ніводнага мірнага маленькага лоцмана. Магчыма, іх паелі раз’юшаныя тунцы, ці, можа, яны пахаваліся ў шчыліны пад плытом або ўцяклі далей ад поля бою. Мы не асмельваліся апусціць галаву ў ваду, каб заглянуць пад плыт.

Знаходзячыся аднойчы на карме па сваёй патрэбе, мне давялося перажыць вялікі страх — пазней я не мог без смеху ўспамінаць аб гэтым пачуцці поўнай разгубленасці, што ахапіла мяне тады. Мы прывыклі да невялікіх хваль у нашай прыбіральні; але я быў страшэнна перапалоханы, калі раптам атрымаў моцны ўдар ззаду чымсьці вялікім, халодным і вельмі цяжкім: гэтае «нешта» вынырнула пада мной з вады і нагадвала галаву акулы. Перш чым я паспеў апамятацца, я ўжо карабкаўся ўверх па штагу з такім адчуваннем, што ў маю заднюю частку ўчапілася акула.

Герман, які аж павіс на рулявым вясле, увесь курчачыся ад рогату, расказаў мне, што вялікі тунец плазам пляснуў мяне па голым месцы сваімі 70 кілаграмамі халоднай рыбінай тушы. Пазней, калі Герман, а потым Тарстэйн стаялі на вахце, тая самая рыбіна спрабавала ўскочыць на плыт з хвалямі, што набягалі на карму; двойчы гэтая здаравенная рыбіна была ўжо на краі бярвенняў, але кожны раз яна зноў зрывалася за борт, перш чым нам удавалася схапіць яе за слізкае тулава.

Праз нейкі час вялікі ашалелы баніт трапіў з хваляй проста на плыт, і мы вырашылі скарыстаць яго і злоўленага перад тым тунца для рыбнай лоўлі, каб навесці парадак у крывавым хаосе, што акружаў нас.

У нашым дзённіку запісана:

«Першай трапіла на кручок і была выцягнута на плыт двухметровая акула. Як толькі мы дасталі кручок, яго праглынула двухзпаловайметровая акула, якую мы таксама выцягнулі на борт. Калі кручок быў зноў закінуты ў ваду, на яго трапіла яшчэ адна двухметровая акула; мы падцягнулі яе на край плыта, але тут яна вызвалілася і нырнула. Кручок адразу ж закінулі зноў, і яго схапіла двухзпаловайметровая акула, з якою ў нас распачалася зацятая барацьба. Мы ўжо выцягнулі яе галаву на бярвенні, як раптам усе чатыры стальныя жылы былі перакушаны, і акула знікла ў глыбіні. Закінулі новы кручок і выцягнулі яшчэ адну акулу. Цяпер, стоячы на коўзкіх бярвеннях кармы, стала небяспечна займацца рыбнай лоўляй, бо тры акулы ўсё яшчэ час-ад-часу ўскідвалі галовы і ляскалі сківіцамі пасля таго, як мы палічылі іх за мёртвых. Мы адцягнулі акул за хвост і злажылі ў кучу на насавой частцы палубы, і неўзабаве пасля гэтага на кручок трапіўся вялікі тунец, які даў нам дыхту больш, чым любая з акул, што даводзілася нам выцягваць. Ён быў такі тлусты і цяжкі, што ніхто з нас не мог падняць яго за хвост.

Акіян усё яшчэ кішэў ашалелымі рыбамі. Яшчэ адна акула схапіла кручок, але вырвалася, калі мы траха ўжо не выцягнулі яе на плыт. Потым мы без асаблівых прыгод выцягнулі двухметровую акулу, за ёю — паўтараметровую. Затым мы злавілі яшчэ адну двухметровую акулу і выцягнулі і яе. Калі кручок быў закінуты зноў, мы выцягнулі яшчэ адну крыху большую акулу».

Куды б мы ні ступалі, усюды натыкаліся на вялікіх акул, якія, сутаргава падскакваючы, малацілі хвастамі па палубе або стукаліся аб бамбукавую каюту. Калі мы пачалі рыбную лоўлю пасля двух начэй шторму, мы ўжо былі стомленыя і змучаныя і цяпер літаральна разгубіліся, не ведаючы, якія акулы ўжо здохлі, якія яшчэ могуць, сутаргава ляскаючы сківіцамі, схапіць нас, калі мы наблізімся, і якія толькі прыкідваюцца мёртвымі, а на справе толькі падпільноўваюць нас. Калі дзевяць вялізных акул завалілі ўсю палубу вакол нас, мы былі так стомлены ад выцягвання лёсак і барацьбы з паміраўшымі акуламі, што пасля пяці гадзін цяжкай працы вырашылі адмовіцца ад далейшай лоўлі.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии