Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

А назаўтра да нас прыляцелі першыя госці непасрэдна з астравоў Палінезіі. Гэта была знамянальная падзея на плыце, калі мы заўважылі на небасхіле ў заходнім напрамку двух вялікіх глупышоў, якія неўзабаве пачалі нізка лунаць над нашай мачтай. Распасцёршы свае крылы, якія мелі ў размаху паўтара метра, яны доўга кружылі над намі, а потым, склаўшы крылы, селі на ваду побач з плытом. Залатыя макрэлі адразу ж кінуліся да таго месца і пачалі надакучліва шнырыць вакол вялікіх вадаплаўных птушак, але абодва бакі не чапалі адзін аднаго. Гэта былі першыя жывыя вестуны, якія прынеслі нам прывітанне з Палінезіі. Увечары яны не паляцелі, а засталіся на вадзе, і яшчэ апоўначы мы чулі, як яны з хрыплымі крыкамі кружылі вакол мачты.

Лятучыя рыбы, якія траплялі да нас на плыт, былі цяпер значна большымі па памерах і належалі да другога віду; я памятаў іх па рыбацкіх прагулках, якія рабіў з жыхарамі вострава ўздоўж берагоў Фату-Хівы.

На працягу трох сутак мы трымалі курс проста на Фату-Хіву, але потым падзьмуў моцны паўночна-ўсходні вецер і аднёс нас на поўдзень, у бок атолаў Туамоту, за межы самой экватарыяльнай плыні, і цяпер акіянскія плыні пачалі паводзіць сябе ненадзейна. Адзін дзень яны былі прыкметны, на другі дзень знікалі. Плынь іншы раз ішла, як нябачная рака, разгаліноўваючыся ва ўсе бакі. Калі яна была шпаркая, хвалі станавіліся большымі і тэмпература вады звычайна зніжалася на адзін градус. Напрамак і сілу плыні мы вызначалі кожны дзень па розніцы паміж вылічаным Эрыкам месцазна-ходжаннем плыта і вызначаным ім па сонцу[37].

На парозе Палінезіі вецер сказаў «пас» і перадаў нас ціхаму адгалінаванню плыні, якая, на вялікі наш жах, ішла ў напрамку Антарктыкі. Поўнага штылю не было — мы не зведалі яго ні разу за ўсё наша падарожжа, — і калі вецер быў вельмі слабы, мы падвешвалі да мачты ўсе нашы анучкі, каб выкарыстаць самы нязначны подых. Не было ніводнага дня, каб мы рухаліся назад, у бок Амерыкі; найменшая адлегласць, пройдзеная за суткі, складала 9 марскіх міль, між тым як сярэдняя хуткасць за ўвесь час нашага падарожжа раўнялася 421/2

мілям у суткі.

Усё-такі ў пасата не хапіла духу пакінуць нас ля самай мэты. Ён зноў пачаў выконваць свае абавязкі — штурхаць і гнаць дажываючае свой век судна, якое рыхтавалася ўвайсці ў новую незвычайную краіну.

З кожным днём чароды марскіх птушак рабіліся ўсё больш шматлікімі і бязмэтна кружылі над намі ва ўсіх напрамках. Аднойчы ўвечары, калі сонца заходзіла ў акіян, мы заўважылі, што птушкі нечым моцна ўсхваляваны. Яны ляцелі на захад, не звяртаючы ніякай увагі на нас і на лятучых рыб. З верхавіны мачты мы маглі бачыць, што, праляцеўшы над намі, яны ўсе рухаліся ў адным і тым жа напрамку. Магчыма, ім зверху было відаць тое, чаго не бачылі мы. А можа, імі кіраваў інстынкт. Ва ўсякім разе, яны ляцелі да пэўнай мэты, проста дадому, на бліжэйшы востраў, да сваіх гнёздаў.

Мы павярнулі рулявое вясло і накіравалі наш плыт дакладна ў той бок, дзе зніклі птушкі. Нават пасля таго, як сцямнела, мы чулі крыкі адсталых чарод, што праляталі над намі на фоне зорнага неба якраз у тым напрамку, якога мы цяпер трымаліся. Гэта была цудоўная ноч; месяц быў амаль у поўні — трэці раз за час плавання «Кон-Цікі».

Назаўтра над намі кружыла яшчэ больш птушак, але ўвечары ўжо не трэба было, каб яны паказвалі нам дарогу. К гэтаму часу мы заўважылі на небасхіле дзіўнае, нерухомае воблака. Іншыя воблакі здаваліся маленькімі, лёгкімі шматкамі воўны; яны з’яўляліся на поўдні і, падганяемыя пасатам, праплывалі па небе, а потым знікалі за небасхілам на захадзе. Такімі я калісьці бачыў гэтыя гнаныя пасатам воблакі на востраве Фату-Хіва, такімі мы іх бачылі над сабой уночы і ўдзень на борце «Кон-Цікі». Але адзінокае воблака на небасхіле на паўднёвым захадзе ад нас не рухалася, — яно проста вісела ў паветры, нібы нерухомы слуп дыму, між тым як астатнія воблакі праплывалі міма. Такія воблакі, як гэтае, палатыні называюцца Cumulonimbus. Палінезійцы не ведалі гэтага, але ім было вядома, што пад такімі воблакамі знаходзіцца зямля. Калі трапічнае сонца моцна награе пясок, утвараецца паток цёплага паветра, які ўзнімаецца ўгору, і ў больш халодных слаях атмасферы вадзяная пара ў ім згушчаецца.

Мы кіравалі на воблака, пакуль яно не знікала разам з захадам сонца. Вецер быў устойлівы, і з моцна прывязаным рулявым вяслом «Кон-Цікі» сам, без ніякага нашага ўдзелу, як гэта часта бывала ў добрае надвор’е ў акіяне, трымаўся свайго курсу. Работа таго, хто стаяў на вахце, заключалася цяпер у тым, каб залезці на верхавіну мачты і як мага даўжэй сядзець там на нацёртай за апошнія дні да бляску пляцоўцы, выглядаючы, ці не з’явяцца адзнакі таго, што блізка зямля.

Усю гэтую ноч над намі чуліся аглушальныя крыкі птушак. I свяціў амаль круглы месяц.


РАЗДЗЕЛ СЁМЫ

ЛЯ АСТРАВОЎ ПАЎДНЁВАГА МОРА

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии