Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Мы чулі, што астраўляне пачалі перашэптвацца, і раптам заўважылі, што з адной з пірог канат быў скінуты ў ваду, а сама пірога знікла. У астатніх трох пірогах людзі стаміліся і былі напалоханы; яны веславалі ўжо не на поўную сілу. «Кон-Цікі» зносіла ўсё далей у адкрыты акіян.

Неўзабаве астатнія тры канаты аслаблі, і тры пірогі стукнуліся аб борт плыта. Адзін з жыхароў вострава падняўся на палубу і, паківаўшы галавой, ціха сказаў:

— Іута (на бераг).

Ён трывожна паглядзеў на агонь вогнішча, які цяпер часта надоўга знікаў, толькі час-ад-часу ўдалечыні мігала яркая іскра. Нас шпарка зносіла. Бурунаў не было чуваць; толькі акіян роў, як звычайна, ды рыпелі і стагналі ўсе снасці «Кон-Цікі».

Мы шчодра пачаставалі напаследак астраўлян цыгарэтамі, і я наспех накрэмзаў запіску, якую яны павінны былі ўзяць з сабою і перадаць Кнуту, калі яны знойдуць яго. У запісцы гаварылася:

«Вазьміце з сабой двух астраўлян у пірозе, а гумавую лодку прывядзіце на буксіры. Не вяртайцеся ў гумавай лодцы адзін».

Мы разлічвалі на тое, што добразычлівыя астраўляне згодзяцца ўзяць Кнута з сабой у пірозе, калі, вядома, яны наогул палічаць магчымым плыць у акіян; а калі яны вырашаць, што гэта занадта небяспечна, то спроба Кнута дагнаць плыт сярод акіяна ў гумавай лодцы была б сапраўдным вар’яцтвам.

Астраўляне ўзялі запіску, скокнулі ў пірогі і зніклі ў цемры ночы. Апошняе, што мы чулі, быў рэзкі голас нашага першага прыяцеля, які ветліва крыкнуў на развітанне:

— Добры вечар!

Мы пачулі пачцівы шэпт яго таварышаў, якія не валодалі такімі багатымі лінгвістычнымі ведамі, а потым усё змоўкла; ні адзін гук не далятаў да нас, быццам мы ўсё яшчэ знаходзіліся за дзве тысячы міль ад самай блізкай зямлі.

Веславаць нам учатырох тут, у адкрытым акіяне, без ніякай аховы ад ветру было бескарысна, але мы не пераставалі падаваць светавыя сігналы з верхавіны мачты. Мы больш не асмельваліся перадаваць «вяртайцеся»; цяпер мы рэгулярна пасылалі толькі сноп святла. Было зусім цёмна. Толькі зрэдку месяц прабіваўся скрозь хмары. Відаць, мы знаходзіліся пад кучава-дажджавым воблакам, што ўзнімалася над Ангатау.

А дзесятай гадзіне мы страцілі усякую надзею зноў убачыць Кнута. Мы моўчкі сядзелі на краі плыта і жавалі галеты; па чарзе мы лазілі на мачту, якая без шырокага паруса з галавой Кон-Цікі здавалася цяпер звычайным бервяном, і падавалі сігналы.

Мы вырашылі сігналіць усю ноч, бо не ведалі, дзе знаходзіццз Кнут. Мы не хацелі верыць, што ён загінуў у бурунах. Кнут ніколі не падаў духам, з чым бы ні даводзілася яму мець справу: з цяжкай вадой ці з бурунамі; ён, вядома, жывы. Але як непрыемна, вельмі непрыемна пакідаць яго аднаго сярод палінезійцаў на далёкім ад усякіх шляхоў ціхаакіянскім астраўку. Паганая гісторыя! Пасля ўсяго нашага доўгага падарожжа мы толькі і здолелі ненадоўга наблізіцца да адзінокага астраўка Паўднёвага мора, высадзіць на яго аднаго чалавека і зноў адплыць. Варта было першым палінезійцам, усміхаючыся, з’явіцца да нас на плыт, як яны вымушаны былі адразу ж як мага хутчэй уцякаць, каб не апынуцца ў такім жа становішчы, што і «Кон-Цікі», які дзіка і нястрымна імкнуўся на захад. Горш і не прыдумаеш. А вяроўкі ў гэтую ноч так жахліва рыпелі. Нікому з нас не хацелася спаць.

Было палова на адзінаццатую. Бенгт спусціўся з хісткай мачты, І яго павінен быў змяніць наступны. Раптам мы ўсе ўздрыгнулі. У ахутаным цемрай акіяне мы выразна пачулі галасы. Вось зноў. Гаварылі па-палінезійску. На ўсю сілу сваіх лёгкіх мы закрычалі ў чорную ноч. Пачуўся крык у адказ; сярод іншых галасоў мы распазналі голас Кнута! Мы ледзь не звар’яцелі ад радасці; стомленасці як не было; у нас быццам гара з плячэй звалілася. Што з таго, што нас аднесла ад Ангатау? У акіяне ёсць і іншыя астравы. Цяпер, калі мы ўсе ўшасцёх зноў сабраліся на плыце, дзевяць бальзавых бярвенняў, што так палюбілі падарожнічаць, могуць плыць, куды яны хочуць.

Тры пірогі з балансірам, слізгаючы на хвалях, вынырнулі з цемры, і Кнут першы скочыў на палубу добрага старога «Кон-Цікі», а ўслед за ім шэсць карычневых мужчын. Доўга гаварыць не было калі; астраўляне павінны атрымаць падарункі і як мага хутчэй рушыць назад, у небяспечную дарогу да востраза. Агню на беразе не было відаць, на небе амаль ніводнай зоркі; ім давядзецца ў цемры веславаць супроць ветру і хваль, пакуль яны не ўбачаць святло вогнішча Мы шчодра надзялілі іх прадуктамі, цыгарэтамі і іншымі падарункамі, і кожны з іх на развітанне горача паціснуў нам руку.

Астраўляне яўна непакоіліся за нас; яны паказвалі на захад, даючы нам зразумець, што мы рухаемся ў бок небяспечных рыфаў. Важак са слязьмі на вачах пяшчотна пацалаваў мяне ў падбародак, і я з удзячнасцю падумаў аб сваёй барадзе, якая адгадавалася за час падарожжа. Потым яны паселі ў пірогі, а мы ўшасцёх засталіся на плыце зноў разам і зноў адны.

Мы аддаліся на волю хваль і ветру і пачалі слухаць расказ Кнута.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии