Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Думаючы, што ён выконвае маё даручэнне, Кнут плыў у лодцы да берага разам з важаком астраўлян. Той, працуючы маленькімі вёсламі, кіраваў да праходу ў рыфе. Раптам Кнут са здзіўленнем убачыў светавыя сігналы з «Кон-Цікі», якія гаварылі, што трэба вярнуцца назад. Ён знакамі даў зразумець гэта свайму весляру, але той не паслухаўся; тады Кнут сам схапіўся за вёслы, але важак вырваў іх; вакол ужо грукаталі буруны, і распачынаць барацьбу не мела сэнсу. Лодка праскочыла праз праход у рыфе і паплыла з таго боку яго, пакуль хваля не вынесла яе на вялікую глыбу каралаў на самім востраве. Натоўп палінезійцаў схапіў гумавую лодку і выцягнуў яе высока на бераг, а Кнут стаяў пад пальмамі, акружаны вялікім натоўпам жыхароў вострава, якія гаманілі на нейкай незразумелай мове. Карычневыя, з голымі нагамі мужчыны, жанчыны і дзеці ўсіх узростаў абступілі яго і абмацвалі матэрыял, з якога былі пашыты яго кашуля і штаны. Самі яны былі апрануты ў старыя пашарпаныя касцюмы еўрапейскага фасону, але белых людзей на востраве не было.

Кнут выбраў некалькі самых спрытных і дужых з выгляду хлопцаў і знакамі прапанаваў паплыць разам з ім у гумавай лодцы. Але тут, перавальваючыся, падышоў нейкі вялікі тоўсты мужчына, Кнут вырашыў, што гэта правадыр, бо ён насіў старую форменную шапку і гаварыў гучна і аўтарытэтна. Усе расступіліся перад ім. Кнут растлумачыў па-нарвежску і па-англійску, што яму патрэбны людзі, каб вярнуцца на плыт, пакуль яго не знесла ветрам і хвалямі. Правадыр расплываўся ва ўсмешцы, але нічога не зразумеў, і ўвесь натоўп з крыкамі пацягнуў Кнута, не зважаючы на яго самыя гарачыя пратэсты, у вёску. Там яго сустрэлі сабакі і свінні; прыгожанькія дзяўчаты Паўднёвага мора прынеслі яму свежай садавіны. Кнут здагадаўся, што астраўляне гатовы зрабіць усё, каб яму было на востраве як мага лепш, але ён не паддаваўся спакусе. Кнут з сумам думаў аб плыце, які плыў усё далей і далей кудысьці на захад.

Намеры астраўлян былі відавочны. Яны вельмі хацелі, каб мы пабылі з імі, і яны ведалі, што звычайна на судне белых людзей заўсёды ёсць куча добрых рэчаў. Калі б ім удалося ўтрымаць Кнута на беразе, дык і астатні экіпаж дзіўнага судна, вядома, таксама з’явіўся б сюды. Ні адзін карабель не пакіне белага чалавека на востраве, які знаходзіцца ў баку ад марскіх шляхоў.

Пасля некалькіх смешных эпізодаў Кнуту ўдалося вырвацца, і, акружаны паклоннікамі і паклонніцамі, ён падаўся хутчэй да сваёй лодкі. Яго словы на ўсіх вядомых яму мовах і жэсты былі зусім недвухсэнсавы; астраўляне зразумелі, што Кнут павінен вярнуцца і вернецца на знікшае дзесьці сярод ночы дзіўнае судна, якое так спяшалася, што павінна было без затрымкі рухацца далей.

Тады жыхары вострава пайшлі на хітрыкі: яны знакамі растлумачылі Кнуту, што астатнія яго таварышы прычалілі да вострава з другога боку мыса. Некалькі хвілін Кнут не ведаў, што рабіць, але тут на беразе, дзе жанчыны і дзеці не давалі пагаснуць вогнішчу, пачуліся гучныя галасы. Гэта вярнуліся тры пірогі, і весляры прынеслі Кнуту запіску. Ён апынуўся, здавалася, у бязвыхадным становішчы. У запісцы быў загад не выходзіць у акіян аднаму, а ўсе астраўляне рашуча адмаўляліся плыць з ім.

Сярод палінезійцаў пачалася гарачая спрэчка. Тыя, хто быў на пірогах і бачыў плыт, добра разумелі, што затрымліваць Кнута, спадзеючыся гэтым самым прымусіць сысці на бераг і астатніх, зусім бескарысна. Закончылася тым, што абяцанні і пагрозы Кнута, для выказвання якіх ён карыстаўся агульназразумелай мовай жэстаў, прымусілі экіпаж трох пірог згадзіцца плыць з ім у акіян наўздагон за «Кон-Цікі». I яны рушылі ў ахутаны трапічнай ноччу акіян, ведучы на буксіры гумавую лодку, а жыхары вострава нерухома стаялі ля згасаючага вогнішча і глядзелі ўслед свайму новаму бяляваму сябру, які гэтак жа хутка знік, як і з’явіўся.

Калі пірогі ўзнімаліся на хвалях, Кнут і яго спадарожнікі бачылі далёка ў акіяне цьмяныя светавыя сіпналы з плыта. Доўгія вузкія палінезійскія пірогі, з вострымі балансірамі для ўстойлівасці, рэзалі ваду, як нажы, але Кнуту здавалася, што мінула цэлая вечнасць, перш чым ён зноў адчуў пад нагамі тоўстыя круглыя бярвенні «Кон-Цікі».

— Добра правялі час на беразе? — з зайздрасцю спытаў Тарстэйн.

— О, каб вы толькі бачылі, якія дзяўчаты на востраве! — паддражніў яго Кнут.

Не падымаючы паруса і не апускаючы вясла за борт, мы ўсе ўшасцёх залезлі ў бамбукавую каюту і спалі, як глыбы каралаў на беразе Ангатау. Тры дні мы плылі па акіяне, не бачачы ні’якай зямлі.

Нас несла проста да злавесных рыфаў, якія акружалі астравы Такуме і Рароіа і на 40—50 міль перагароджвалі акіян наперадзе нас. Мы прыкладвалі ўсе намаганні, каб пазбегнуць сустрэчы з гэтымі небяспечнымі рыфамі і абмінуць іх з поўначы; усё ішло як быццам добра, пакуль аднаго разу ўночы вахтавы не прыбег у каюту і не паклікаў нас усіх на палубу.

Вецер змяніўся. Нас несла проста на рыф Такуме. Пачаўся дождж, і было вельмі кепска відаць, што робіцца наперадзе. Да рыфа заставалася недалёка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии