Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

На плыце я бачыў толькі аднаго чалавека. Ён ляжаў ніцма ўпоперак вільчака даху каюты, выцягнуўшы рукі ў бакі; сама каюта была паламана і сплюшчана, як картачны домік, і ссунулася да кармы і правага борта. Гэтым нерухомым чалавекам быў Герман. Ніякіх іншых адзнак жыцця я не заўважыў, а горы вады, равучы, усё імчаліся і імчаліся побач цераз рыф. Цяжкая правая мачта была зламана, нібы запалка, і верхняя частка яе, падаючы, праціснула дах каюты так, што цяпер мачта з усімі снасцямі нізка навісла над рыфам з правага боку. На карме рулявую калоду павярнула ўздоўж, а ранжыну зламала; рулявое вясло разбілася на кавалкі. На носе фальшборт быў зламаны, нібы скрынкі з-пад цыгар, а ўся палуба сарвана і, быццам мокрая папера, прыціснута разам са скрынямі, бітонамі, брызентам і іншым грузам да пярэдняй сцяны каюты. Усюды тырчалі бамбукавыя палкі і абрыўкі вяровак, і ўсё гэта разам стварала ўражанне поўнага хаосу.

Я ўвесь пахаладзеў ад жаху. Якая карысць з таго, што я вытрымаў? Калі я страчу хоць аднаго з таварышаў тут, ля самай мэты, усё пойдзе прахам; а зараз, пасля апошняй сутычкі з хвалямі, я бачыў толькі аднаго чалавека. У гэты момант за бортам плыта паказалася скурчаная фігура Тарстэйна. Ён вісеў, як малпа, на снасцях мачты; яму ўдалося зноў узлезці на бярвенні і паўзком ускарабкацца на кучу абломкаў перад каютай. Цяпер і Герман павярнуў галаву і прымусіў сябе ўсміхнуцца, каб супакоіць мяне; але ён не рухаўся. Я моцна закрычаў, мала спадзеючыся выявіць, дзе знаходзяцца астатнія, і п.ачуў спакойны голас Бенгта, які адказаў, што ўся каманда на борце. Яны ляжалі, трымаючыся за вяроўкі, за барыкадай з пругкага насцілу палубы, які пераплёўся самым неверагодным чынам.

Усё гэта адбылося на працягу некалькіх секунд, калі «Кон-Цікі» зваротнай плынню выносіла назад з гэтага пекла. Новая хваля насоўвалася на плыт. У апошні момант я крыкнуў на ўсё горла, стараючыся перакрычаць грукат: «Чапляйцеся!» — і гэта было ўсё, што заставалася рабіць і мне; я павіс на вяроўцы і знік пад масай вады, якая нахлынула і прамчалася за дзве — тры секунды, якім, здавалася, не будзе канца. Я адчуваў, што мае сілы канчаюцца. Я бачыў, як канцы бярвенняў з шумам удараліся аб востры выступ каралавага рыфа, але не маглі перабрацца цераз яго. Потым нас зноў вынесла назад. Я бачыў таксама двух чалавек, якія ляжалі. распасцёршыся ўпоперак вільчака даху каюты, але ніхто з нас больш не ўсміхаўся. Я пачуў, як за хаатычнай кучай бамбуку спакойны голас прамовіў:

— Нічога не будзе.

Я і сам адчуваў сябе збітым з панталыку. Паколькі верхавіна мачты ўсё больш і больш нахілялася над правым бортам, я вісеў ужо за плытом на слаба напятай вяроўцы. Насоўвалася наступная хваля. Калі яна прайшла, я адчуў сябе страшэнна стомленым, і ў мяне было адно жаданне: залезці на бярвенні і легчы за барыкадай. Калі зваротная хваля адкацілася, я першы раз убачыў аголены зубчасты чырвоны рыф пад намі і заўважыў, што Тарстэйн, сагнуўшыся папалам, стаіць на бліскучых чырвоных каралах і трымаецца за пучок абарваных вяровак, што звісалі з мачты. Кнут, які стаяў на карме, збіраўся таксама саскочыць на рыф. Я закрычаў, што ўсе павінны заставацца на бярвеннях, і Тарстэйн, якога змыла за борт напорам вады, спрытна, нібы кот, скочыў назад на плыт.

Яшчэ дзве ці тры хвалі пракаціліся над намі, але яны былі не такія вялікія. Што тады адбывалася, я не ведаю; я памятаю толькі, што вада, пенячыся, налятала і адступала, а я сам апускаўся ўсё ніжэй і ніжэй да чырвонага рыфа, на якім мы заселі. Потым да нас пачалі далятаць толькі насычаныя салёнымі пырскамі вірлівыя грабяні пены, і я здолеў нават ускарабкацца на плыт; там мы ўсе перайшлі на кармавы канец бярвенняў, які вышэй, чым астатнія, тырчаў над рыфам.

У гэты момант Кнут сагнуўся і, трымаючы ў руцэ канец вяроўкі, якая ляжала на карме, скочыў на рыф. Пакуль зваротная хваля адступала, ён прабег, прыгнуўшыся, метраў трыццаць па рыфу і спакойна стаяў, трымаючыся за канец вяроўкі, калі наступная хваля з пенай кінулася да яго, разбілася і шырокім патокам адкацілася назад ад плоскага рыфа.

Потым з напаўразбуранай каюты выпаўз Эрык, чаравікі былі на ім. Калі б усе зрабілі так, як ён, мы не зазналі б такіх пакут. Паколькі каюту не знесла за борт, а толькі прыціснула і амаль расплюшчыла пад брызентамі, што закрывалі яе зверху, Эрык спакойна ляжаў, выцягнуўшыся сярод грузу; ён чуў, як над ім раз-по-раз грукаталі аглушальныя раскаты, і бачыў, як прыгіналіся ўніз паламаныя бамбукавыя сцены. Калі ўпала мачта, Бенгт атрымаў лёгкае зрушэнне мазгоў, але яму ўдалося запаўзці ў разбураную каюту і прылегчы ля Эрыка. Нам усім трэба было ляжаць там, калі б мы маглі загадзя ведаць, як моцна будуць трымацца шматлікія вяроўкі і бамбукавыя пляцёнкі, прыціснутыя ад асноўных бярвенняў напорам вады.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии