Падение с небес

Но больше всего Марка потрясли премены, произошедшие с его бородой и некогда густой шевелюрой. Словно снегом осыпало голову Шона Кортни. Борода превратилась в застывший серебристый водопад, а волосы побелели и истончились, как тоненькие, выгоревшие на солнце травинки в пустыне Калахари.

Подойдя к мужу, Руфь сняла с его носа очки, потом тихонько, как заботливая, любящая жена, коснулась его плеча:

– Шон, дорогой… У тебя гость.

Он проснулся, как просыпаются все старики, моргая, что-то невнятно бормоча и суетливо шевеля руками. Затем увидел Марка, и лицо его оживилось, в темных глазах засверкали прежние искорки, а губы растянулись в радостной улыбке.

– Мальчик мой! – сказал он, протягивая руки.

Марк невольно сделал шаг вперед, и в первый раз они обнялись, как отец с сыном.

Глядя на Марка, Шон так и сиял.

– А я уже было стал думать, что мы навеки потеряли тебя, что ты совсем забыл нас ради своей дикой природы.

Он посмотрел на стоящую рядом с креслом Руфь:

– Надо это дело отметить, как думаешь? Сдвинем распорядок на часик? Попроси-ка Джозефа, пусть принесет поднос.

– Шон, ты же знаешь, что вчера сказал врач.

Шон с отвращением фыркнул:

– Да я с младых ногтей, лет уже пятьдесят обожаю вечерком побаловать себя стаканчиком виски… да и желудок привык. Если лишу его такого удовольствия, это убьет меня верней, чем доктор Хендерсон со своими пилюлями, микстурами и прочим знахарством.

Одной рукой он обнял ее за талию:

– Ну будь же умницей, девочка!

Улыбаясь и неодобрительно покачивая головой, Руфь вышла, а Шон указал Марку кресло напротив.

– Что у вас со здоровьем, что говорит врач, сэр?

– Врач! – снова фыркнул Шон. – Чем старше я становлюсь, тем меньше доверяю этим врачам, – все они одна шайка. – Он протянул руку к сигарной коробке. – Они даже требуют, чтобы я прекратил курить. Зачем тогда жить, черт возьми, я спрашиваю, если надо отказываться от радостей жизни?

Картинным жестом он прикурил сигару и с удовольствием затянулся.

– А я скажу тебе, сынок, что у меня со здоровьем. Живу долго, много бегаю, верчусь, скачу верхом, дерусь, много работаю. Вот и все. Сейчас решил немного передохнуть, а где-нибудь через недельку снова буду как огурчик, красивый и шустрый.

Руфь принесла серебряный поднос. И они сидели до темноты, разговаривая и смеясь. Марк поделился с ними, как идет жизнь на Чакас-Гейт, не утаивая ни одной самой маленькой своей победы, рассказал, какой он построил дом, как проходят дорожные работы, о буйволе и о львице с ее львятами. А Шон сообщил, как идут дела в Обществе защиты дикой природы.

– Досадно, Марк, я ожидал совсем другого. Просто удивительно, что простым людям наплевать на все, если это не касается их лично.

– А я и не ждал быстрого успеха. Разве людям может быть интересно то, чего они никогда не видели? Как только можно будет посещать наш заповедник, когда люди своими глазами все это увидят – как мы, например, этих львят, – все переменится.

– Пожалуй, – задумчиво согласился Шон. – В этом и состоит цель нашего общества. Людей надо воспитывать, просвещать их.

За окнами стало совсем темно, а они все говорили; Руфь закрыла ставни и задернула занавески. Марк ждал удобного момента, чтобы сообщить об истинной цели своего приезда в Эмойени, но сомневался, стоит ли делать это, ведь неизвестно, как это подействует на больного человека.

Наконец он не выдержал. Решившись, набрал в легкие воздуха и быстро, без лишних слов выложил все: в точности передал рассказ Пунгуша и то, что видел сам.

Когда он закончил, Шон долго молчал, уставившись в свой стакан. Наконец встрепенулся и стал задавать вопросы, рассудительные и острые, свидетельствующие о том, что его голова не утратила ясности и быстроты мышления.

– Ты могилу вскрывал?

Марк отрицательно покачал головой.

– Это хорошо, – сказал Шон. – Этот твой зулус, Пунгуш, единственный свидетель. На него можно положиться?

Они еще полчаса обсуждали сложившуюся ситуацию, и Шон наконец задал вопрос, с которым все тянул:

– Ты считаешь, что тут замешан Дирк?

– Да, – кивнул Марк.

– Чем можешь доказать?

– Он – единственный человек, которому было выгодно убийство моего дедушки, и стиль тоже его.

– Я спросил, есть ли у тебя доказательства, Марк.

– Нет, – признался Марк.

Шон снова долго молчал, взвешивая все, что услышал.

– Послушай, Марк, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь… думаю, и ты понимаешь, что чувствую я. Тем не менее тут мы сейчас бессильны. Своими действиями мы можем только насторожить убийцу, кем бы он ни был.

Он наклонился к Марку и взял его за руку, как бы желая успокоить:

– Сейчас у нас есть только никем не подтвержденное свидетельство браконьера-зулуса, который даже не говорит по-английски. Хороший адвокат порвет его на куски, проглотит и даже косточки не выплюнет, а у Дирка Кортни будет лучший адвокат, даже если мы разыщем этого таинственного «тихоню» и притащим его в суд. Всего этого мало, Марк.

– Понимаю, – кивнул Марк. – Но я думал, что можно было бы отыскать отца и сына Грейлингов. Они уехали, кажется, в Родезию. Во всяком случае, так мне сказал человек на сортировочной станции в Ледибурге.