Падение с небес

Марк поднялся по ступенькам веранды и, остановившись, огляделся. Местечко тихое и вполне себе милое, как раз такое, что нравится художникам, но расположенное далековато от цивилизации и слишком неухоженное, чтобы в нем могло жить элегантное юное существо, являющееся украшением общества.

Марк постучал в дверь и услышал за ней какое-то движение, но прошло несколько минут, прежде чем дверь наконец открылась.

Сторма показалась ему еще более красивой, чем он ее помнил. Длинные волосы обесцветились от соленой морской воды и солнца. Она стояла босиком, худые и стройные руки и ноги, гладкие, как всегда, загорели, а вот лицо ее изменилось.

На нем совсем не было косметики; кожа, словно внутренняя поверхность морской раковины, сияла естественным светом цветущей юности, ясные глаза светились здоровьем, но в глубине этих глаз таилось что-то новое; капризный изгиб губ смягчился, прежняя заносчивость сменилась чувством собственного достоинства.

Глядя на нее теперь, он вдруг понял, что перед ним стоит уже не прежняя девочка, которую он когда-то хорошо знал, а взрослая женщина. Он чувствовал, что для нее эта перемена проходила мучительно, зато в этих муках рождалось нечто ценное, некая новая мощь. И любовь, которая жила в нем все это время, вспыхнула с прежней силой, наполнившей жизнью его душу.

– Сторма, – сказал он.

Ее глаза широко раскрылись в ответ.

– Это ты! – почти выкрикнула она два слова, исполненные болью, и попыталась закрыть дверь.

Марк быстро шагнул вперед и удержал дверь ногой:

– Сторма, мне надо с тобой поговорить.

Она отчаянно дергала ручку:

– Уходи, Марк! Прошу тебя, уходи!

Куда девалось ее чувство собственного достоинства, ее хладнокровие и уверенность в себе? Казалось, все рассыпалось в прах: она смотрела на него широко раскрытыми, испуганными глазами, словно маленькая девочка, только что очнувшаяся от ночного кошмара. Наконец Сторма поняла, что ей с ним не совладать, он сильнее; она повернулась и медленно пошла в дом.

– Тебе не следовало приезжать, – сказала она жалким голосом.

Ребенок будто почувствовал перемену настроения и громко запищал.

– Ш-ш-ш… тихо, деточка, – едва слышно сказала Сторма.

Но ребенок услышал ее голос и снова заплакал. Она подошла к нему босиком, с распущенными по спине волосами.

Комната оказалась обставлена бедно, цементный пол, голый и прохладный, не покрывала даже циновка, не говоря уже о ковре. Зато вдоль стен стояли ее холсты: многие еще пустые, другие незаконченные или уже завершенные работы; воздух, насыщенный знакомым густым и острым запахом скипидара, пробуждал сладкие воспоминания.

По-лягушачьи растопырив загорелые ручки и ножки, ребенок лежал животиком вниз на коврике из обезьяньих шкур, постеленном прямо на цементный пол. Кроме подгузника из холстинки на бедрах, его ничего не прикрывало. Он сердито приподнял головку, личико раскраснелось от крика.

Марк вошел в комнату и остановился как зачарованный, не в силах отвести от малыша глаз. Он ничего не знал о маленьких детях, не умел с ними обращаться, но сразу увидел, что этот ребенок – крепкое и исключительно здоровое маленькое животное. Сильные ручки и ножки энергично шевелились, как у пловца, широкая спинка выглядела физически развитой.

– Тише, малыш, – проворковала Сторма.

Она встала рядом с ним на колени и, подхватив под мышки, подняла. Подгузник соскользнул до колен, и все сомнения напрочь пропали: перед Марком был мальчик. Между ножек, как беленький пальчик, свисал крохотный пенис, закрытый похожей на поварской колпачок сморщенной кожей.

Марку очень не понравился этот ребенок: ведь отец его – какой-то другой мужчина. Это неожиданное для него чувство неприязни даже испугало Марка. Тем не менее он, не отдавая себе отчета, сделал шаг вперед, к Сторме, стоящей на коленях с ребенком в руках. Близость матери успокоила мальчишку, и сердитые вопли прекратились, теперь он чмокал губами и что-то ворчал, проголодавшись, при этом требовательно толкал ручкой в грудь Стормы, требуя молока.

Головку мальчика покрывали золотистые волосики, сквозь которые проглядывал совершенно круглый череп, а под полупрозрачной кожей виднелись тоненькие синие вены. Малыш больше не сердился, личико его успокоилось, и от лица отхлынула краска. Теперь Марк увидел, насколько красив этот карапуз, так же красив, как и его мать, однако снова ощутил, как в груди поднялась волна неприязни и горечи, а во рту появился какой-то кислый привкус.

Он подошел поближе, глядя, как Сторма вытирает у малыша с подбородка ручеек слюны и подтягивает сползший подгузник на пояс.

А ребенок уже заметил чужого дядю. Он вздрогнул и, подняв головку, внимательно поглядел на Марка, и в лице его Марк заметил нечто до странности знакомое. Эти глазки, что смотрели сейчас на него, он видел и раньше.

– Тебе не надо было приезжать, – снова сказала Сторма, занимаясь ребенком и не имея возможности посмотреть Марку в глаза. – О господи, Марк, зачем ты явился?