Письма, 1926-1969

Две недели провели в Баденвайлере. Гертруда перед отъездом с ужасом думала о встречах со знакомыми (Блюменфельдом), и как только мы приехали, сразу начала их искать: «мы не можем позволить себе обидеть уважаемого человека – он может узнать, что мы были здесь…» Я просматривал список лечившихся и обнаружил его фамилию и название отеля, в котором он остановился. Тогда Гертруда отправилась к нему и договорилась о встрече. Потом они дважды навещали нас, думаю, все прошло прекрасно. Конечно, я понял Ваши слова, «объективно» переменился из-за болезни. То же я написал Вам, когда он был у нас в Базеле. С тех пор положение не ухудшилось. В его сверкающем взгляде, некоторых жестах, его словах точно выражается все, чем он когда-то был. Его можно воспринимать всерьез, несмотря на то что в настоящий момент, из-за повреждений органического свойства, он кажется несколько беспомощным. Он был счастлив услышать о Вашем посвящении, о котором Вы упоминали. Германия – Фрайбург, Шварцвальд – ему не безразлична. Он живо вспоминал свои юные годы. Возможно, он несколько несправедлив по отношению к современному положению дел и людям в Германии: но он желает лучшего, требует порядочности, и к тому же все это его уже почти не касается.

На второй день я простыл, заболел бронхитом и потому не смог навестить Блюменфельда. Теперь я отдыхаю, к работе пока не приступил – можете судить об усталости по моему почерку. С каждым днем становится все лучше. Когда Вы приедете, я уже буду совершенно здоров.

С сердечным приветом и до встречи

Ваш Карл Ясперс

178. Карл Ясперс Генриху БлюхеруБазель, 13 ноября 1955

Дорогой господин Блюхер!

Вчера уехала Ханна. Мы прекрасно провели эти дни: непривычное взаимопонимание троих, продолжение и укрепление прежних встреч. Как и в прошлый раз, Вы снова были с нами. Ханна не говорила о Вас сама, конечно, этого она сделать не могла. Но, отвечая на наши вопросы, она так живо описала Вашу жизнь и работу в Нью-Йорке и Барде, что возникло точно такое впечатление. И все это время я по-прежнему убежден – несмотря на такую разницу в наших жизненных путях и способностях (например, моя память никуда не годится, в то время как Ваша – по-настоящему феноменальна) – между нами есть удивительное сродство независимого, при всей своей радикальности все же консервативного духа, общее стремление к материи Просвещения XVIII века, методы работы с молодежью через обращение к великим фигурам прошлого. Думаю, когда-нибудь Вы снова приедете в Европу вместе с Ханной. Причины, по которым Вы до сих пор не решились на это, понятны мне лишь отчасти. Если Вы возьмете саббатикал, от них не останется и следа. Но Берлин, конечно, пока не будет освобожден и доступен для Вас (за исключением Западного).

Германия не принесет Вам радости. Но мне кажется, Вы могли бы встретить здесь нескольких выдающихся людей, и к тому же Европа не ограничивается Германией. Мы были бы счастливы, если бы Вы решились приехать. Я бы очень хотел познакомиться с Вами лично, не так, как прежде, несмотря на то что и это доставило мне небывалую радость. К тому же я хотел бы снова узнать у Вас, что для нас значит «быть немцем», немецкая традиция, из которой мы произошли и к которой в конце концов принадлежим.

Ханна, как и всегда, была бодра, жизнерадостна, активна и всегда отзывчива. Она оживила наш дом. Даже Эрна, наша милая помощница, была совершенно счастлива. Лицо ее до сих пор сияет, когда она говорит о «Госпоже Докторе».

Книга Ханны, надеюсь, станет в Германии настоящим событием. Если нет, то дело в немцах.

Всего наилучшего и сердечный привет от меня и жены

Ваш Карл Ясперс

179. Ханна Арендт Гертруде и Карлу ЯсперсНью-Йорк, 29 декабря 1955

Дорогие, дорогие друзья,

Боюсь, это пожелание к Новому году придет с опозданием, но первые дни после возвращения были гораздо беспокойнее, чем я ожидала. Праздничные дни, со всеми визитами, от которых невозможно скрыться, естественно, невозможно распланировать после такого долгого отъезда. Поэтому я так ни с чем и не справилась и совершенно забыла о начатом письме.

Мы так много говорим о Вас, и я уже поставила Ваши портреты на письменный стол, потому что они кажутся такими живыми и близкими. В Лондоне я долго разбиралась с издателями и, по неосторожности, передала книжечку Пипера¹, по поводу которой нет никакой точной договоренности, английскому издательству, которое уже долгое время о чем-то непрерывно меня просит. Мой местный издатель доволен, поскольку я так давно ничего не публиковала и ему, кажется, совершенно все равно, должен он что-то переводить или нет.