Письма, 1926-1969

Теперь о политике. Мы, кажется, разделяем одни и те же взгляды! С ноября я не перестаю поражаться политике, впервые со времен нацистов. Главная причина, конечно, в том, что в конце концов на своем веку мы наблюдаем нечто, достойное уважения, может быть, восхищения: действия и политика Израиля¹. Все уважаемые и достойные люди испытывают то же самое. Общественность в Швейцарии – после скромных и случайных возмущений поначалу – очевидно на стороне Израиля. «Величие» Израиля заключается в смелости, самопожертвовании, умении добиваться обещанного в сочетании с умеренностью и мудростью. Здесь явлена морально-политическая сила, та же, что проявляется на этапе формирования государств, исполненных содержания и постоянства. Израиль не совершает глупостей, но рискует своим существованием. Но мир по-прежнему видит и слышит. С ноября для Израиля все изменилось. Столкнувшись со смертельной опасностью, угрожавшей каждый день со всех сторон, Израиль решился на действие, которое весь мир воспринял как «агрессию», а теперь признает защитой от уничтожающей агрессии, направленной против Израиля. Смертельная опасность не исчезла, ничего не изменилось. Но мир узнает все больше и больше о том, что там происходит. ООН скомпрометировала себя термином «агрессор»

², которое в отношении Израиля можно употребить лишь мимоходом, в формальном смысле. Ваш американский народ (все мы в некоторой степени потенциальные сограждане американцев, вне зависимости от того, где находимся) прошел очередную проверку: второй луч света в целом мире. Эйзенхауэр избран³

, выборы столь же позорны, как и прошлые выборы Гинденбурга⁴ в Германии, но американцы его не слушают. Он представляет собой угрозу с его атеросклеротическим упрямством, старческой потребностью в покое и болезненной склонностью к раздражительности, поскольку он – самый могущественный человек в мире, власть которого почти не ограничена конституцией, но ограничена временем. Но я верю в американцев. В неожиданных обстоятельствах они ничего не могут поделать, однако в долгосрочной перспективе они демонстрируют естественное, достойное благоразумие, которое может стать независимой силой. Поэтому я верю и в Израиль. Мне кажется, уничтожение Израиля знаменовало бы собой конец человечества и, вероятно, к нему и приведет. Конечно, подобное утверждение невозможно обосновать, хотя такие мысли мне и кажутся (субъективно) очевидными.

Моя «Атомная бомба» совершенно не готова. Это будет небольшая книжка: нечто вроде выражения современного политического сознания в целом. Поэтому страницы, которые Вы должны были просмотреть, до сих пор не написаны. Оказалось, к ним ведет очень долгий путь.

Лекции отнимают много времени. Моя трудоспособность никогда не была особенно велика. Первый том «Великих философов» уже в печати (почти 1000 печатных страниц, должен выйти в мае). Кажется, эти политические тексты соотносятся с «Великими философами» так же, как в 1931-м брошюра для Göschen

соотносилась с «Философией» – но это звучит несколько напыщенно.

[…]

Я не узнаю Вашу «Рахель» в переработанном виде. Но мне точно известно (и осталось неизменным в новой версии), что эта книга никому не придется по душе – ни евреям, ни антисемитам, ни даже мне (хотя я крайне благосклонно принимаю все, что Вы делаете, даже когда не согласен с Вами). Она не вписывается ни в одно из течений, принятых среди немецких читателей. Так что это рискованное дело: книга может пробудить нечто скрытое, даже вызвав возражения. К тому же ей нужен издатель, вроде Ровольта, который готов дать публике пощечину и снискать успех. Поскольку Ваша книга так важна в своем содержании и литературных достоинствах, Пипер должен решиться.

[…]