Последний поцелуй,протяжный, словно пульман… Дымком прощально машет паровоз… И колея заламывает руки —утраченные дали!..Куда девалась давняя картина —ровесница развалин Стречно:Колумб в конце путиневедомую землю озирает?..Где ширь земли, что без конца и края?!Где беглецу пристанище найти?!Над омутами лес огруз и загустел… Печаль коровьих глаз… И вечер, льнущий немо… Блеск давних эпопей, непонятых вестей —загадочное небо… Последний поцелуй,такой же мимолетный, как комета… Я облакам приветственно машуи брезжущим — какая даль! — планетам… Где, на каком бугре пасется черный конь?В возок Большой Медведицы впрягайте!Горит рожок в руках у почтаря —турецкий полумесяц выплыл… Явлюсь не вдруг,а как слова за мыслью, — чуть помедлив… Когда погаснут звезды и роса,дрожа, обнимет клевер и петунью,как мушки — вашу челку накануне…
Эпиграф к одной жизни
Перевод О. Чухонцева
I
Дырка на дырке — два башмака,а под ногами — грязь да каменья.Ходит бродяга без кошелькаот воскресенья до воскресенья.Будет иначе! В шаткой судьбенет, кроме веры, другой опоры.Палкою служит она в ходьбеи устрашеньем для пёсьей своры.
II
Если погасят солнце его, —Боже смешной мой, это пустое, —где бедняка найти моего?В желтых подсолнухах, в синем зное.Если ж не песня выйдет, а хрип?— Боже ты мой, и это не новость.Воды текут среди тесных глыб,а в ассонансах звенят на совесть.— Нищенский посох, рычаг творца,и ошельмованный он от Бога.Нет, у поэзии нет конца,как без конца и моя дорога.
Московский вечер
Перевод В. Козового
Так что же я искал под стенами Кремлянаедине с его высокой славой?Как выразить, о чем поведал мнесияющий в ночинад строем башен темныхогромный алый стяг?От чужаков ли вероломныхон стережет покой Москвы?Иль, может, разгоняя мрак,царей поверженных пугает?Внезапно расступаются столетья —старинные полкипо камню древнему шагают.Он помнит их. Седая старинанад ним сомкнула грозные штыки.И вторит эхом ей кремлевская стена:Гей, гори, костер, гори,высоко в горах гори,до зари юнацкой!
«Когда людей признаешь в людях…»
Перевод Б. Слуцкого
Когда людей признаешь в людях,стих будет на устах у всех,и снова смоет половодьевесенний лед, осенний снег.О, как убог — себе мы скажем —был век войны, заклятый век:когда поэт не нужен людям,чужд человеку человек.