Туда — сюда, туда — сюда,тик-так, тик-так, тик-тик —у прадедовских ходиковоранжевый, улыбчивый,посольский лунный лик.Всю эту осень — нервы, испуг:а если война, а вдруг —мы толковали: этот упадок смертью чреват.Я в кабинете — плещусь гольяномв аквариуме стеклянном.Конец все ближе,все выше луна,бледна от страха.Страна (или дух) —гагара (ловец жемчужниц) под колпаком стеклянным.Ребенку родительуже не спаситель.Мы стали похожи, глядите,на скопище пауков,кричащих без слез, без слов.Восстало природы зерцало.Ласточка делает лето.Приятно считатьминуты,но стрелки приклеились к циферблату.Туда — сюда. Туда — сюда.Тик-так!Единственный мой помощник —этот оранжево-черныйкачающийся скворечник.
Настольная лампа, и ворох бумаг,но пол подметен, и все вещи стоятпо стойлам. Десятую полночь подрядя вижу — густеет усталости мрак,паря над несмятой моей простыней.Испарины сладкий раствор солянойпо капле твердит мне: да, это все так —в промокшей от пота горячке ночнойвся жизнь, все искусство! Скользя под уклон,мы досуха выжаты жизнью — и впредьон будет стремиться во мне умереть,ребенок, что умер во мне, не рожден, —весь мир и вся плоть… в этой урне ночнойиспарина от вдохновенья огня.Ты! Снова! Ты здесь, у меня за спиной!Сиянье на веках, и череп коня,тихонечко ржущий, и топот копыт.И вновь я плещусь в разноцветий дня,в промокшей одежде, в ознобе, омытсиянием, вижу: вот — я, вот — кровать,ребенок, взорвавшийся, как динамит,жена… да, твоя озаренность опятьменя вырывает из черных тенет,и сердце твое как олень на бегу.А я черепаха, коль я не смогуочистить поверхность взволнованных вод,ты, сердце, приди на подмогу ко мне,гнет смерти и жизни влача на спине.
Зима пронизываетменя, Нью-Йорксверлит мои нервы:я идупо прожеванным улицам.Куда мне, кудав мои сорок пять?На каждом углу встречаю отца,живого, моих лет.Отец, прости мнемои обиды,как я прощаю тем,кого сам обидел!Ты никогда не всходилна Сион, но оставилдинозавровыследы на пути,по которому я иду.