Жесткие спицы этого колесавонзаются в язвы земного шара.На Пото́маке белыми лебедямикатера грудью врезают сернистые воды.Выдры ныряют, выныривают, прилизанные,еноты полощут мясо в ручье.На кругах площадей — зеленые всадники, словноосвободители Южной Америки, встаютнад остриями буйной тропической поросли,которая унаследует мир.Избранный и вступивший в должность приходит сюда,как новенький гривенник, и уходит, как тряпка.Мы не можем назвать их имен и дат —круг за кругом, как кольца на пне, —о, если бы за рекой был иной берег,далекий хребет очистительных гор,холмы, подсиненные, словно веки у девушки…Кажется, чуть подтолкни — и мы там,что всего лишь ничтожное противлениенепокорного тела нас тянет вспять.
История кормится тем, что было,тем, чем мы неумело владели, —а мы умираем скучно и страшно;книги конечны, жизнь бесконечна.Авель конечен; осечка смертидразнит скептика, чьи коровы —как черепа с трансформаторных будок,чей младенец воет всю ночь,как неотлаженная машина.В бледной охотнице, пьяной туманом,библейской луне ребенок видитчетыре провала; глаза, нос, рот —наивное до кошмара лицо,мое лицо в предрассветном морозце.
Гитлер мучился от нетерпенья:— Пока я жив, успеть бы с войной —Мы варвары, старый мир одряхлел. —Аттила возрос на сырой конине,скакал на битву в звериной шкуре,сжигал все дома на своем пути,спал на коне, во снах видел степь —узнал бы он себя в современном,не знающем великодушных порывов,систематичном и философичномкочевнике и домоседе? О да!Варвару странно, что гибнет культура, —а кто оставил в зловонном дымежелезки, кости, осколки, юность?
Наша поваренная книга — зеленая с золотом,как «Листья травы». Для меня она сущая гибель,а я, хотя бестолково, все-таки существую —на хлебе с маслом, яйцах вкрутую, виски и сигаретах:могу ли я пировать на несущейся туче,ближним лгать, говорить правду печатно,быть будничным Гамлетом и отставным Линкольном?Что для художника мода на туманность?Бетховен — он был романтик, но трезвый романтик!Что для него короли, республики, Наполеон?Он сам себе Наполеон! Что для него глухота?Кровоточит ли рана на полотне живописца?В оковах ли хор узников из «Фиделио»?При хорошем голосе слух — наказанье.