Мы прозевали объявление войны:уехали в свадебное путешествие,листали в вагоне революционныестихи тогдашнего Одена и задремали —убаюкивали уютныенелепые ритмы, старевшие на глазах…Ныне мне задремать труднее,ныне я заблуждаюсь сознательной.Вот студентка читает нового Одена.На вид она из современных,она вскрывает его охладелое тело.Теперь он — история, как и Мюнхен,и, кажется, научилсяценить загнивающий капитализм.А мы до сих поробсуждаем его отступничество,которое дьявол рад бы списатьна глумливую эксцентричность эпохи.Нынешний недоделанный революционист —конец всему, ничему не начало…неискренние поминки по ДьяволуДьявол пережил и, чертыхаясь,хромает к самоуничтожению;у меня на душе так тяжело —никакими весами не взвесишь,и вокруг плевки, как цветочки…Англия, как и Америка, слишком старыи могут страшиться прошлого,привычки тают, как воск;процветавшие весельчакиядовито иронизируют…Лет десять назадбесцеремонные африканцызахламили свои английские кладбищапобелевшими от былой властиизваянными из мыла фигурамиВикторий, Китченеров,белфастских наемников —эти хотели краплёными картамиобыграть всемогущее невезение.Штукатурили щеки, как старая примадоннадля успеха на генеральном прогоне…Думали, что они еще живы,если мысли приходят…Мы чувствуем, что машина не повинуется,точно ведет ее кто-то другой;если мы видим свет в конце тоннеля,это свет приближающегося поезда.
Витание пернатых,Журчание цикад.В заоблачных пенатахЗажегся звездный взгляд:Роднит блаженство насВ такой осенний час.Луна полнеть пошла,Луна садится плавно.Вблизи видны тела,Далекие недавно.Траву пробрал сквозняк —И прежний мир возник.Что в зарослях шуршит?Утраченный во сне,Конкретный мир спешит,Спешит в меня — извне,Беззвучно ставя ногиНа грунт сырой дороги.Мельчайшего слуга,Я — мелюзги пастух.В лугах, где мелюзга,Подвижен даже прах,Там в каждом — смысла свет,И камень там крылат.