Свалить ребенка с ногТы мог пара́ми виски,Но я повис, как дог,И вальс был слаще в риске.Посуду тряс сумбурПо шкафчикам стенным,Был мамин облик хмур —И мог ли быть иным.Твой палец как-никак —Разбитая костяшка.Когда ты шел не в такт,Мне в ухо лезла пряжка.Ритм вальса отбивалТы на моей макушкеИ так дотанцевалСо мною до подушки.
Я помню ее кудряшки, похожие на усики винограда,Ее быстрый взгляд и зубастенькую улыбкуИ как она, вступив в разговор, окружалась легкими звукамиИ с восторгом доказывала что-то свое,Ласточка, милая, хвостик по ветру.Когда она пела, трепетали ветки и веточки,Тени ей подпевали и листья,И шелест их переходил в поцелуи,И пела в белесых аллеях земля, на которой выросла роза.Грустя, она опускалась в такие глубокие, чистые бездны,Что даже отец ее не нашел бы;Терлась щекой о сено,Плескалась в прозрачной речке.Воробышек мой, тебя уже нет,Мой папоротничек, ронявший колючую тень.Влажные камни не могут меня утешить,Как и мох, пораженный закатным блеском.О, если б я мог разбудить тебя,Моя искалеченная радость,Голубка, плескавшаяся в ручье.Над свежей могилой я говорю о своей любви,Не имея на это права,Ни отец, ни любовник.
Мои болтливы тайны,И мне не надо слов.Раскрыто сердце настежь —Гостеприимный кров.Как древний эпос глаз,Любовь моя — без прикрас.Все правды неприкрыты,Лишь гнев полуодет.Мне нагота защита:Я гол, как гол скелет.По мне костюм мой сшит —На волю душа спешит.И ненависть не внове,И правды речь живаВ прямых делах, не в слове:Гнев, исказив слова,Мой превратит языкВ бессмысленный смертный крик.