До рассвета еще далеко. Тиканье старых часов,половина третьего. Под потолкомстрекочут сверчки. Дверь на улицу заперта —сонные тела, усы, обнаженная плоть,но никакого желания. Вялые москитынапоминают о зудящих укусах,медленно вращается вентилятор,случайная автомашина с ревом проносится по асфальту,где-то фыркает бык: во всем тревожное ожидание.Время остановилось в этих четырех пожелтевших стенах,пустоту наполняют лишь гудки паровозови лай собак, подхваченный в соседнем квартале.На полке томики Пушкина, Шекспира, Блейка —непрочитанные. Муза Поэзии,что толку призывать тебя в безмолвие этих коек,под глянцевитый овал надтреснутого зеркала! —Великолепная ночь для тех, кто жаждет исчезнуть —на каких-нибудь восемь часов — в сумрачном провале снаи проснуться среди липких ладоней,с горьким вкусом во рту и тяжестью в груди,истосковавшейся по сигарете. —Что делать с этими руками, с большими пальцами ног,с глазными яблоками в этой полуголодной,разгоряченной конками Калькутте, в этой Вечности,у которой от старости давно сгнили все зубы? —Рильке мог по крайней мере мечтать о любви —о привычном холодке в груди, дрожащих коленях.Мечтать об этом? О бездонном звездном небе.Если мозг тупеет, жизнь отвечает намубийственным свинцовым дыханием, но сейчасгигантские обломки зданий и мировкрушат преграды Слова и навечно погребают меняпод тяжелыми водами священного Ганга.Бежать отсюда, но как? — только через гибельноемарево Бангкока или Нью-Йорка.С кожи хватит того, что она кожа, —разве этого мало? — но от визжащей боли в бокуей становится тошно от себя самой,и замысловатый мираж улетучивается,покончив с этим давно опостылевшим миром. —Оставь бессмертие и страдания кому-нибудь другому. —Только бы не застрять в этой дыре на краю вселенной,вкалывая в руку морфий и убивая плоть.