Последняя капля сталактита (Триптих "Время драконов" часть 3)

— Мы с Пищером аккуратно вгоняем взрыв-пакеты за плиту, которая при неосторожном обращении грозится перекрыть выход, увлекая за собой кубометры породы: судя по трещиноватости пласта ( а в старицких пещерах с этим просто беда  — все пласты, что близко подходят к поверхности, страшно трещиноваты, то есть ненадёжны настолько, насколько ненадёжна постройка из детских кубиков: тронешь один — и... ),— но в данный момент это свойство породы вполне соответствует нашим целям: пласт должен сойти весь, вплоть до поверхности — и не такой это садизм, как может показаться: до поверхности здесь не более трёх метров; нам в Ильях приходилось разбирать и гораздо более крутые завалы — до двадцати метров длиной: лёсс, конгломераты, страшная чёрная глина, монолитные “чемоданы” в тонны весом,— вручную, без масляных домкратов и камнерезочных пил — “при помощи лома и какой-то матери” — но то, правда, НАМ. А не даунам из “официальных спеолеосекреций”...

Сталкер же в это время, вооружившись кистью и красками ( пожертвованными из личных запасов — полезно иметь на выезде под рукой художника, даже такого, как Зайн Кайф Малер Сталкер ), отправляется малевать на стене Нью-Сьянов надпись для Лёши: “ИДИ ТУДА, ГДЕ ДО ТЕБЯ НИКТО НЕ БЫЛ” — просто и доступно для адресата — и непостижимо, как полагаем мы, для понимания “наших официальных товарЫщей”:

: В Нью-Сьянах стояли Люба с Лёшей, и туда — по всем расчётам — он должен прийти первым делом.

А затем мы выходим наверх — на всякий случай уже через “свою дырку” — и поднимаемся в лагерь:

: Завтракать.

— Но перед выходом на поверхность...

... Мы ещё не знаем, как назовём её, и будем-ли вообще называть: то, что мы открыли, то есть вскрыли вчера, превосходит по своей красоте все виденные нами в Старице пещеры,— если б вот только не это её случайное соединение с Дохлой...

— А потому перед выходом на поверхность пара зарядов устанавливается в месте их сбойки: там, где раскопал бут Лешка; они тоже должны опустить свод.

Но — в своё время:

: Всему своё время,— “время поднимать камни, и...”

— А затем мы выходим наружу, поднимаемся в лагерь и завтракаем.

За завтраком — как ни в чём не бывало — следует ритуальный трал о местной погоде: самая дежурная ( и болезненная порой ) тема за каждым старицким завтраком ——

: Как будто нам ничего особенного не предстоит.

Хотя меня и немножко трясёт — всего...

— И может, только потому до меня не доходит, что это моя последняя встреча с Пищером

.

Моя — и всех нас.

< ПОТОМ — ОБРУШИЛОСЬ,— ДОШЛО,— ПОНЯЛ...

: Только потом. Тогда же —

: Сидели на удобных своих деревянных сиденьях вокруг костра и наворачивали картошку с тушёнкой — такой, ныне недоступно-неведомый деликатес — а он прощался с нами и со всем, что было,— было для него — тут; прощался так, как хотел — заметно и незаметно одновременно; заметно — потом, незаметно — тогда, а мы трепались и хохмили, как обычно...

— А может, всё заслоняло то, что мы должны были сделать?..

: Что там — отъезд...

— Но всё-таки... и пусть это останется в “исключающих уголках”,— возможно, я просто повторю уже сказанное — но не могу не сказать: не сегодня — теперь,— и не из того последнего дня,— а будто из между ними...

: Он мог не показываться годы и не отвечать на телефонные звонки; мог валяться на диване в страшной своей депрессе и ненавидеть весь мир,— он мог быть очень далеко — в Казахстане, Средней Азии, на пребывании с Морозовым в Снежной — но всё-таки он был — ОСТАВАЛСЯ — ЗДЕСЬ,— и это как-то... Не поддерживало, не грело и не сулило надежды — лживого, подлого слова — просто достаточно было знания того, что он есть — и об этом можно было не думать. Может: подсознательный залог новых встреч и прозрений; может то, что после отъезда Керосина мы с Андреем на двоих несли нашу тайну Ильей... Не знаю.

Просто, видимо, было то, что связывало нас — тысячью нитей: прошлое, настоящее, будущее... и вдруг эти нити оказались обрублены. Жалкие их концы-лохмотья болтались, исходя из меня: часть — в прошлое, иные — в неведомо куда...

: Как нервы. И вот они разом порвались, и фантомная боль...

: ФАНТОМНАЯ БОЛЬ, ФАНТОМНАЯ БОЛЬ, ФАНТОМНАЯ БОЛЬ —

— БОЛЬ, БОЛЬ, БОЛЬ...

— ОНА ОГЛУШИЛА МЕНЯ ПОТОМ — столетие спустя, когда уже ничего нельзя было изменить,— и я понял:

: ВСЁ. НАВСЕГДА. И НИКОГДА —— БОЛЬШЕ. >

— Щас жахнет,— спокойно объявляет Зайн Кайф, оглядев прозрачную синеву неба.

— С чего это ты взял,— недовольно бурчит Егоров, подозрительно — вслед за Сталкером — осматривая нежно-голубой свод.

: Абсолютно, кстати, чистый — ни облачка, и “солнце жарит, чтоб ему пропало...” С самого утра — по голове. Ещё от вчерашнего не вполне свободной,—