Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

— Я расскажу тебе историю, — усмехнувшись, продолжал он, — чтобы ты поняла, что́ обязан делать солдат, когда ему приказывают. Итак, звали ее Стефа: она, как и другие, работала на кухне в обозе. Так по крайней мере это называлось. Ночью же они спали в нашей палатке. Бог мой, что ты морщишься? Я же сказал, что ты ничего не знаешь о войне и солдатской жизни. Но так именно и бывает. Когда смерть рядом — а на войне она всегда рядом, — солдат сильнее тоскует по женской ласке. Так вот, ее звали Стефа. Мне даже кажется, что она любила… одного из нас. Она едва знала два-три слова по-немецки, но я часто видел, как гладила она его руки. Их влекло друг к другу, ты понимаешь. А они были врагами. Но она была женщина, а он — мужчина. И собой весьма недурен, как мне помнится, даже внимание ей оказывал… ночью. Но однажды всему пришел конец. Нас перебрасывали, назначен был новый генерал. Он и по сей день еще командует. Сразу же заговорил о распущенности и расхлябанности, о моральном разложении. Женщинами он не интересовался. Такие тоже встречаются. Значит, стал он нашим шефом, и тогда один, тот, кого Стефа отвергла, сказал в отместку, будто она еврейка.

— Бог мой, — прошептала женщина, — что же вы с ней сделали?

Офицер прикусил нижнюю губу и помолчал немного.

— Ее пришлось отправить в один из этих лагерей, — продолжал он. — Она отчаянно сопротивлялась, цеплялась за него, за того самого, о ком я говорил. Но он ничем не мог ей помочь. Она же еврейка, представляешь? Стефу бросили в грузовик. Крик ее до сих пор стоит у меня в ушах. Ее увезли в той же машине, в какой привезли сюда всего месяц-другой назад. Одному из нас было очень жаль ее. Такая красивая, пухленькая, теперь ему приходилось одному проводить ночи.

Ну вот, а спустя несколько дней среди ночи разлаялся командирский пес. Генерал всегда держал при себе собаку. Мы вышли узнать, что случилось. И увидели забившуюся в угол Стефу, растрепанную, оборванную. Может, шофер пожалел ее и отпустил, знал, что ожидает женщин в лагере. А может, она вернулась, надеясь на помощь. Или действительно замышляла недоброе, так, во всяком случае, утверждал наш генерал. Она кусалась и царапалась, когда ее схватили, а потом плюнула в лицо генералу. Это было великолепно, она плюнула ему прямо в лицо. Старик был вне себя от ярости.

Утром она умерла, в этом-то заключается весь ужас, слышишь? Тот, кто каждую ночь спал с ней, расстрелял ее.

Так приказал генерал.

Приходилось порой совершать поступки, как того требовал приказ.

И так всегда, приказ есть приказ, он должен быть выполнен, пусть ты и понимаешь, что это мерзко.

Женщина съежилась в кресле.

— О, понимаю, — сказал офицер, — история тебя взволновала. Но знаешь, — он заговорил ласково, точно с ребенком, — в отместку солдаты прикончили пса, которого он любил как собственное дитя, в тот же день укокошили. А он и по сей день не знает, кто это сделал, по сей день.

«Боже праведный, — думала женщина, — наверху спит мой мальчик». Ей захотелось побольше узнать об этом человеке, и она тихо спросила, кто же расстрелял девушку.

Офицер заметил, что глаза ее потускнели, и понял, что проиграет ночь, если скажет ей правду. А потому назвал одного из своих товарищей, молодого офицера, который якобы глубоко страдал впоследствии, но ослушаться приказа не мог.

— Приказ! — воскликнула Ханна. — Мне бы никто не приказал расстрелять человека.

Глядя на сидящую в кресле женщину, на ее лицо в неровном отблеске свечей, молодой офицер вдруг чуть ли не наяву увидел полячку, и его охватил беспредельный страх. Он надеялся забыться в объятиях этой женщины.

Офицер поднялся пошатываясь. Одна свеча упала и погасла. Спиралью устремилась вверх струйка дыма, напомнив своим запахом дым пожарищ. Его повсюду преследовал этот запах.

Вдалеке грозно громыхал фронт. Офицер слегка подался вперед. Он видел женщину. И думал: там, за окнами, война, совсем близко.

— Я хочу тебя, — сказал он.

Махнул рукой, словно пытаясь стереть картины, навеянные воспоминаниями.

— Если уж все пойдет прахом, — прошептал он, — так пусть хоть эта ночь будет нашей.

Она смотрела на него точно завороженная. Не могла слова вымолвить. Ее будто парализовало. Она желала этого мужчину, мучилась желанием и все-таки желала его; и, когда почувствовала в словах его отчаяние, в ней пробудилось материнское чувство, она поняла, что человек, от которого она старалась защитить своего сына, сам нуждается в ее защите.

Когда офицер раздевался, из его кармана выпал миниатюрный пистолет.

Среди ночи Ханна выскользнула из объятий мужчины, который спал как ребенок, усталый и удовлетворенный.

Возле двери она прислушалась: он дышал ровно.

Босая, она осторожно поднялась по лестнице к сыну. Ей пришлось долго трясти его, пока он наконец не пришел в себя. Она торопливо объяснила ему, кто находится в доме, настаивала, умоляла тотчас уйти. Через час-другой рассветет. Пусть спрячется у ее отца в Хорбеке, крошечной деревушке в горах. Лес там доходит до самого двора. У деда он будет в безопасности. Ему необходимо уйти из родной деревни, ее будут оборонять.