Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Она поставила его, говорил офицер, торопливо натягивая сапоги (несмотря на спешку, он нашел время поправить голенища так, чтобы получились красивые мягкие складки), она поставила его в ужасное положение. Он спал у нее, об этом знает фельдфебель. Ситуация однозначная. Сын дезертировал, как она сама признает, и находился с ним под одной крышей. Может, все было заранее подстроено. Может, она и спала с ним, чтобы затем шантажировать. Офицер говорил возбужденно. Он вскочил, поправил брюки, туго натянув их на себя. Завязал галстук, будто затянул петлю на шее.

— Бог мой, что ты говоришь! — воскликнула женщина. — Я не думала, что он придет. Просто несчастный случай, здесь, в деревне, несчастный случай, слышишь? Почему же ему нельзя повидаться со мной? А утром он опять ушел… Нет, нет, быть не может, — она покачала головой, — это не он, они схватили другого. Господи, да пойми же наконец, ведь они совсем еще дети!

Офицер подтянул ремень и портупею и одернул мундир. Он вдруг успокоился при мысли, что не сын этой женщины, а кто-то другой ждет от него решения своей участи. В таком случае все проще для него самого и для женщины, с которой он провел ночь.

— Да, — проговорил он, — может, это другой! И тебе нечего беспокоиться!

— Я пойду с тобой, — решила она, — я должна знать, кто этот мальчик.

— Вздор! — накинулся на нее офицер. Ей лучше не вмешиваться, иначе самой придется худо, и — тут он сделал паузу и прикусил губу, — и ему, пожалуй, тоже.

Она схватила его за руки.

— Позволь мне пойти с тобой!

Он освободился от нее. Щегольски надел фуражку и, пригладив сбоку прядь волос, направился к выходу.

Тогда она, опередив его, заслонила собой дверь.

— Это может быть мой сын!

Офицер хотел отстранить ее, но она, глядя на него из-под полуопущенных век, неожиданно совершенно спокойно сказала:

— Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, на что я способна.

Офицер стоял перед ней. Очень стройный, в плотно облегающем мундире, со сверкающими офицерскими знаками различия.

— Ничто не помешает мне выполнить свой солдатский долг, — сказал он. — Даже женщина. Даже ночь. Но, — он улыбнулся, — но я тоже человек. Ладно, пусти. Меня ждет генерал.

Она отошла в сторону, прислонилась к косяку и, не отрываясь, смотрела на уходившего офицера. Он ушел. И не оглянулся.

Офицеру, ценимому в своей среде за холодную бесчувственность и безрассудную смелость, не удалось подавить в себе некоторую смущенность, когда он предстал перед начальством; почтение к вышестоящим было привито ему воспитанием. Поэтому он и опасался, что генерал может вспылить, ведь офицер заставил себя ждать, а фельдфебель, быть может, доложил, в какой ситуации застал он лейтенанта. Генерала боялись в равной мере и офицеры и рядовые, во всем, что касалось дисциплины, он был беспощаден и жесток. Рассказывали, будто недавно он предал военно-полевому суду шофера и недолго думая приказал расстрелять только потому, что увидел его якобы нетрезвым за рулем своей машины.

У офицера, стало быть, была причина бояться встречи с генералом и его решения относительно судьбы дезертира. Ради женщины офицер отпустил бы мальчишку. Правда, вину юнца он считал доказанной. У многих в последние дни сдали нервы, и они хотели спасти свою шкуру. Но офицер отнюдь не был толстокожим и не слишком церемонился в случаях, когда затрагивались его личные интересы.

А это был именно тот случай: женщина ему нравилась. Следующую ночь офицер, по всей видимости, еще проведет в деревне. И ему не хотелось в эту ночь оставаться одному.

Он прибавил шагу и заспешил по деревенской улице, небрежно отвечая на вялые приветствия подчиненных. В два-три прыжка одолел ступеньки ратуши. Но перед кабинетом генерала помедлил. Наконец вошел и по всей форме доложил о своем прибытии.

Генерал, долговязый, худощавый, хотя с виду и не очень старый, слегка сутулился. Половина его лица обезображена шрамом, пересекавшим щеку от глаза до уголка рта. Казалось, на лице его застыла улыбка. Генерал поднял глаза на вошедшего, неодобрительно оценив его элегантную внешность. Затем опять углубился в чтение разложенных на столе бумаг. Неподалеку от стола возился фельдфебель, тот самый, что вытащил лейтенанта из постели.

Лейтенант стоял у двери и ждал. Он уже понял, что фельдфебель донес на него.

Генерал, с застывшей на лице улыбкой, поднял голову и, не предложив офицеру сесть, объявил, что до него дошли слухи об ослаблении дисциплины во вверенной лейтенанту части. Это весьма прискорбно и имеет свои причины. Необходимо принять строжайшие меры и восстановить порядок. Распущенность следует беспощадно искоренять. Деревня расположена возле важного в военном отношении моста. Ее необходимо удержать — во что бы то ни стало. Подкрепление на подходе, объявлен по тревоге сбор фольксштурма, к тому же в ведении лейтенанта бывалые люди. Дня два-три они устоят против американцев. Сам же он и его штаб, прибытие которого он ожидает с минуты на минуту, должен отойти в глубь страны для переформирования. Все ли офицеру ясно?