Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

«Вблизи берегов Ньюфаундленда обнаружен моряк, спасшийся после крушения американского судна «Золотая стрела». Тридцать дней он продержался в океане. Медицинское обследование показало, что физическое состояние спасшегося радиста Митчема Миллера, тридцати двух лет, более чем удовлетворительно. Резиновая шлюпка, в которой плавал Миллер, взята на борт для осмотра. При этом выяснилось, что, кроме Миллера, в шлюпке был, очевидно, еще один человек. Миллер показал, что с ним был его товарищ, второй штурман Гарри Мак-Гвайр, двадцати восьми лет, также уроженец Клаймэкс-Сити, и что этот Мак-Гвайр в припадке безумия выбросился за борт и был утащен преследовавшей их акулой в глубины океана.

Следы на шлюпке и на самом Миллере позволяют заключить, что между двумя моряками произошла схватка.

Не разыгралась ли в пустыне океана одна из тех чудовищных трагедий, которая цивилизованному человеку нашего времени и во сне привидеться не может? Расследование этого случая продолжается».

Заголовок газетной заметки — «Человек-акула: вопросительный знак».

8

Родной городок Миллера — словно фабричное изделие. Каждый дом, аптека, универсальный магазин самообслуживания, бензоколонка, кинотеатр — точная копия каждого дома, каждого строения любого городка этой местности. Он ничем не отличается от стандартных городков края: ни лесопильней, ни лесами, ни пшеничными полями, ни ручьями, цветами, муравьиными кучами; не отличался бы он и кладбищем, не будь там двух памятных досок, одна из которых стала вдруг лишней. Только они, эти доски, выделили его из ряда городков-близнецов — крохотная стигма украсила его некой особенностью.

Здесь Миллер родился и вырос. Если он теперь с вещевым мешком через плечо идет по главной улице своего городка, так это вовсе не потому, что он из тех, кто мечтает встретиться со своим детством. И не из тех, кто умиляется, вспоминая, как он бегал тут несмышленышем в мокрых штанишках. Нет, сэр. Нет. Его мать живет здесь. Если бы не это обстоятельство, он обошел бы Клаймэкс-Сити, как зараженную холерой гостиницу. Слишком уж красноречивы устремленные на него взгляды, которые он перехватывает, проходя по улице. Невидимые транспаранты, протянутые от крыши к крыше, над воротами, подъездами, вертящимися дверьми, приветствуют его. Он видит неписаные надписи. Отчетливо: здравствуй, убийца… Провалиться бы тебе сквозь землю, бесстыжий, чтобы духу твоего здесь не было.

Добрые же иероглифы из узоров тени от листвы деревьев говорят: кто глуп, тот верит газетам. Добро пожаловать, над тобой ведь еще не произнесен приговор.

А кто расшифрует рунические письмена, исчертившие лица видавших виды дельцов, тот при желании может увидеть совершенно особое приветствие: слава тому, кто не знает сомнений, кто не идет ко дну, кто умеет выжить и потому не презрен, как большинство, достойное презрения.

Шепотки, шепотки, легкое похлопывание их крыльев вьется над радистом, но он не может позвать на помощь, его рация давно облеплена панцирем из креветок, он не знает еще, как она понадобится ему. Когда над ним нависнет угроза другого урагана.

А пока на него сквозь щелки чуть отодвигаемых занавесок смотрят дома, смотрят на единственного выжившего, на обожженного солнцем, преследуемого акулой. Не поворачивая головы, он чувствует мерящие его взгляды. Он это знает. Он родился здесь. Он идет по улице городка, где родился и вырос. Идет и идет. Мешок на плече — самая легкая его ноша.

9

У мэра два уха: одно справа, другое слева. В оба задувают бури, вызванные возвращением радиста и клокочущие в клаймэкском стакане воды.

Безостановочный поток слов:

Митч Миллер вернулся. Что собирается предпринять он, мэр, чей долг печься о жизни вверенных ему людей? Мы и часу не можем быть спокойными за наших детей и женщин. Волк вторгается в стадо, а вы что? Снимаете очки, пожимаете плечами и говорите нам: нет указаний выдворить его, что я могу поделать…

Безостановочный поток слов:

Никакому мэру не дано права высылать такого мужественного человека, который тридцать дней и ночей выдерживал схватку с ветрами и волнами и, ниоткуда не видя спасения, сказал себе: лучше один покойник, чем два. И для блага человечества он спасает одну человеческую жизнь. А вы, мэр, сидите здесь, ковыряете мизинцем в ухе и говорите: что я могу поделать?

10

На самой окраине этого дюжинного городка есть улочка; заброшенная, булыжник наполовину выворочен, повсюду разбросаны камни, и земля, победоносно пробиваясь между ними, стремится вновь стать естественной дорогой в пшеничные поля, где очень скоро теряется, переходя в протоптанную стежку между колосьев.

Там, где носом чувствуешь границу между вонью выхлопных газов и воздухом полей, там они пустили корни: этот домик и это сердце — оно бьется уже тридцать два года.